— Смотрите, за обман государя не сносить вам головы, — предупредил мужиков Басманов.
— И поделом обманщикам будет, — отозвался красноликий бородатый мужик. — Да только мы честной народ. В нашем товаре обмана не будет, мил человек.
— Василий, проводи их к виночерпию за государев счёт, — попросил Грязного Басманов. — Да пусть ведут тебя с опричниками в те гнезда.
— Дело говоришь, Данилыч, — ответил Грязной. И крикнул: — А ну, молодцы, за мной! — Позвал и десятского: — Эй, Гришка, веди своих! — И Василий повёл дюжину поганцев в торговый ряд, где приметил питейный торг.
Алексей вновь прислушался к гулу на площади. Там гуляло разноголосие. И Басманов понял, что его надо углубить, разжечь страсти. Он вновь возвысил голос, чтобы сказать то, что затронет каждого суздальца, не только тех, кто готов изживать «крамолу», но и тех, кто крамолой живёт.
— Суздальцы, слушайте новое слово царя-батюшки. Поскольку город ваш указом государя изымается из земского управления, всем вам отныне должно быть на государевой опричной службе. Царь-батюшка не принуждает вас силой, вы вольны выбирать. А выбор таков: кто идёт на государеву опричную службу, тому всё имущество сохраняется и государь обещает вам жалованье. Иное ждёт тех, кто не пойдёт на государеву службу. Они вольны покинуть царский град и уехать в места, им обозначенные самим царём-батюшкой.
Эти слова Басманова вызвали негодование у большинства горожан. Они не хотели идти на государеву опричную службу, тем более, угадав, что эта служба предполагала насилие. В этот миг суздальцы увидели, как ведут пятерых именитых горожан, среди которых был сродник опального рода бояр Морозовых. Все они своей человечностью и правдолюбием были любезны собравшимся. И кто-то крикнул:
— Не дадим в обиду Морозовых, Анчихиных и Петровых!
Но опричники по мановению руки Василия Грязного обнажили сабли и ринулись теснить люд от «крамольных» горожан. Басманов тронул коня и с десятью опричниками, что были близ него, врезался в толпу горожан. Он кричал:
— Суздальцы, вам будет мир и покой, ежели дадите осудить государевых преступников!
Басманова уже никто не слушал. Толпа не утихомирилась. Опричники едва сдерживали горожан, рвущихся спасти пятерых обречённых. Василий Грязной увидел помост близ храма и велел вести их к нему. Он взлетел на помост и крикнул:
— Суздальцы, утихомирьтесь! Я ещё не сказал своего слова. Идите вольно в опричнину, пока призываем. Завтра уже будет поздно. Завтра мы оголим город. Отныне он царский!
Вошёл в раж и Басманов. Кровь у него закипела, непокорство суздальцев бесило его. Он выхватил плеть и стал направо и налево бить по головам горожан. Кто-то схватил его за полу кафтана, пытаясь стащить с коня, но сверкнула сабля опричника, и молодой горожанин упал под ноги коня. Пролилась первая кровь. И она опьянила опричников. В этот миг вновь возвысил голос Василий Грязной. Он выдохнул из могучей груди всего одно слово:
— Тихо-о!
Такого гласа суздальцы не слыхивали и замерли.
— Смотрите, непокорные! — продолжал Грязной. — Вот что будет каждому из вас, ежели не подчинитесь доброй воле милосердного царя! — И Грязной коротким, но сильным ударом отрубил руку у пожилого боярина Анчихина, стоявшего впереди других обречённых. Не обращая внимания на вопль обезрученного, он спросил остальных: — Будете ли вы молить государя о пощаде за ваши злодеяния против него?
Трое из жертв не произнесли ни слова. Лишь четвёртый молвил:
— Не жди от нас покаяния, тать. Мы ни в чём не виновны.
Грязной исказил сказанное горожанином и донёс до суздальцев за плотную стену опричников явную ложь:
— Вы слышите, что он сказал: «Мы шлем анафему царю-аспиду!» Ваше слово, горожане! Я слышу! Я слышу! Вы жаждете их смерти! — И Грязной крикнул опричникам: — Ату их! Ату!
Сразу десять молодых и сильных опричников бросились к помосту, взлетели на него, засверкали сабли. И полетели прочь головы, руки, падали на помост тела.
Женщины, кои были среди горожан, заголосили, суздальцы стали разбегаться. И вскоре близ опричников остались дрожащие от страха и ужаса лишь городовой приказчик и присяжные окладчики.
На следующий день суздальцев вновь согнали на торговую площадь. Они были тихи и покорны. Они признали особый царский двор и просили Басманова и Грязного, чтобы те от их имени поклонились царю-батюшке о милости войти в опричнину.
Алексей Басманов был в этот день изрядно хмелен, бодр и деятелен. Он довольно потирал руки, смакуя первую удачу. И лишь где-то в глубине души таилось смущение оттого, то при его участии был жестоко растерзан боярин Петров, сродник московского боярина Захарьина, к которому сам Басманов был близок. «Почему же я не остановил эту дикую расправу?» — задал себе вопрос Алексей и отказался искать на него ответ, увидев, как пристально приглядывался к нему Василий Грязной — недреманное царское око.