Честь воеводы. Алексей Басманов

Худощавый благообразный тиун Глеб смотрел на Фёдора умными глазами. Он понял, что перед ним не гулящие люди, и ещё раз поклонился.

   — Милости просим.

Глеб разместил Фёдора и его спутников в боярском доме, кого в людской, кого в отдельных покоях. Муж с женой — холопы Кикина, что жили при доме, — приготовили трапезу, разнесли её, как было приказано. Фёдор с Глебом остались вдвоём. Боярин сел к столу и, пригласив тиуна сесть, сказал:

   — Мы едем по государеву делу. Вот у меня грамота, кою велено вскрыть в твоей деревне. — Фёдор достал из кармана кафтана бумагу, показал её тиуну, печать потрогал. — Видишь, она на замке. Будешь очевидцем, когда я вскрывал грамоту. — И Фёдор, сорвав печать, раскрыл загадочную бумагу.

   — Вижу и скажу, как было, — ответил тиун.

А Фёдор уже не слушал Глеба, читал грамоту. В ней было написано, что идти ему, Колычеву, с путниками до Каргополя. Там явиться к епископу Каргопольскому Никодиму, вручить ему грамоту. В этот миг Фёдор многое бы отдал за то, чтобы взглянуть на вторую грамоту. Что в ней? Может быть, не только судьба двух неизвестных ему путниц, но и его удел? Однако ничто не могло заставить Фёдора нарушить данное слово, донести грамоту до адресата нетронутой, чем бы тайна бумаги ни грозила.

Той порой в доме затопили печи, и стало тепло. Тиун Глеб ушёл. Монахинь — а Фёдор уже знал, что ехал именно с ними — поселили в светёлке. Вечером одна из них в сопровождении Кузьмы спускалась вниз, выходила по надобности, лица никому не показывала. Но было видно по походке, по движениям, что она нестара. Присматриваясь к ней, Фёдор пришёл к мысли, что она может быть в том же возрасте, что и Соломония. «Да уж не она ли?» — мелькнуло у Фёдора. Но нет, такого, чтобы он не угадал Соломонию, и быть не могло. Фёдору казалось, достаточно одного движения рукой, поворота головы, и он убедился бы, что перед ним Соломония. Однако сам он не заметил, как тайная незнакомка глянула на него. Вскоре она прошла в светёлку. За нею следом ушёл и посыльный Овчины.

Перекусив, чем Бог послал, Фёдор тут же в горнице лёг на широкую лавку, укрылся охабнем и попытался уснуть. Усталость разламывала тело. И то сказать, почти сутки он провёл в седле. Но сон к нему не шёл. Он думал о том, что не давало ему покоя какой день: о судьбе Соломонии. Теперь он мог бы сказать, что одна из монахинь — великая княгиня. Её, и никого другого, он сопровождал в Каргополь, дабы передать из рук в руки епископу Никодиму. Но почему охранять её послали не кого-либо из числа многих придворных, близких к великому князю, а того, кто служил ей? И зачем при изгнаннице посыльный князя Овчины? К этим загадкам Фёдор пока не находил ключа. Да понадеялся на то, что всё тайное станет в своё время явным, и попытался забыться сном.

К полуночи Фёдор всё-таки уснул. Но ему показалось потом, что он лишь смежил веки и не проспал нескольких мгновений, как почувствовал, что его кто-то тормошит. Он открыл глаза и увидел над собой чёрную фигуру, лишь в глубине под капюшоном белело лицо.

   — Что тебе надо? — спросил Фёдор.

   — Тише, боярин. Я Анастасия-подорожница. Вот тебе грамотка для великого князя Василия. Донеси её в руки князя, да скоро. — И инокиня сунула под охабень в руки Фёдору туго свёрнутую бумагу. — Тут судьба матушки Соломонии. Милости просит она у великого князя. — Инокиня провела мягкими и тёплыми пальцами по лицу Фёдора и скрылась в темени горницы. Сон у Фёдора как рукой сняло. Он полежал ещё немного и встал, зажёг свечу, развернул грамотку и прочитал: «Попечалуйся со мной, великий князь, о судьбе своей Соломонеюшки. Я есть плодна и несу дитя. Просила о том тебе донести, да бита кнутом Шигоной. Молю Бога и тебя о милости к наследнику престола, любой мой семеюшка. Да хранит тебя Всевышний. Соломония, чтящая себя великой княгиней».

Грудь Фёдора обожгло огнём. Всё-таки он увозил в изгнание Соломонию. Иначе откуда быть сей печальной грамотке? И загорелась в душе Фёдора страстная необходимость тот же миг повернуть свой отряд назад, добраться до великокняжеского дворца и отвести Соломонию в покои великого князя. Но в воспалённой, усталой голове Фёдора оставалась ещё здравомыслящая частица. Она-то и предостерегла молодого боярина от опрометчивого шага. «На погибель захотел? Не без воли Василия свершён постриг Соломонии! — предупредила она. — Потому остерегись от вольностей». Однако Фёдор счёл своим долгом выполнить волю княгини, найти путь к государю, дабы грамотка попала в его руки. Он вспомнил о старце Вассиане, который был вхож к государю и оставался противником его развода с Соломонией. «Он-то уж донесёт эту грамотку до государя. Ему же её доставит тиун Глеб».

Вспомнив о Глебе, Фёдор утвердился в мысли о том, что сей человек не подведёт и исполнит его поручение. Глухая морозная полночь не остановила Фёдора. Он оделся, накинул на плечи охабень и, покинув господский дом, отправился к избе тиуна. Глеб, похоже, спал вполглаза. Едва Фёдор постучал в оконце, как откинулась занавеска и донёсся глухой голос: «Кого Бог принёс?»