Честная игра

— Тедди, если ты хочешь пойти на попятный, то ты можешь. Ты такой еще ребенок; я ведь на пять лет старше и… — (Тедди даже в такую минуту не мог удержаться, чтобы не добавить мысленно: «И все остальное!..») — и мне кажется, что это не совсем честно с моей стороны… Мне будет хорошо, но… будь чистосердечен и скажи, если бы ты хотел бросить меня… Это разобьет мое сердце, но все же я предпочла бы это, чем заставить тебя страдать…

Что мог он сказать? Что мог бы ответить всякий другой мужчина? Он схватил и задержал ее руку.

— Как ты можешь спрашивать?

Но даже приняв отчаянное решение быть на высоте того, что он считал необходимым по кодексу чести, он не мог заставить себя произнести в ответ: «Конечно, я женюсь на тебе».

Несмотря на все стремление поступить честно и вести себя молодцом в этом несчастном деле, он все же не в силах был сказать эту ложь, которая шла вразрез с его совестью.

Эту последнюю измену самому себе и его любви к Филиппе он не в силах был совершить. Сидя рядом с Леонорой, глядя в самую середину пылающего огня, слушая отдаленный смех и голоса других, в то время как Леонора все еще держала его руку своими длинными холодными пальцами, он почувствовал волну охватившего его безумного возмущения.

О, если бы быть снова свободным, смело смотреть в глаза всем женщинам и весело смеяться! Вырваться из сети, которая была вначале шелковой, а теперь, казалось, превратилась в стальную, петли которой все крепче затягиваются и из которой уже нет спасения.

О, вернуться бы на два года назад, жить снова дома, свободным, без гроша, но и без угрызений совести!

Леонора сидела молча, и мысли Тедди продолжали бродить.

Ах, эти первые подарки, сделанные ему Леонорой! Он сопротивлялся, протестовал, его бросало в жар от того, что женщина покупала ему такие дорогие вещи… Но это не помогало… А следующий подарок, казалось, уже не так трудно было принять… Затем одежда… эти чудные белые жилеты, стоящие черт знает сколько денег, халат из фуляра или из чего там он был сшит; во всяком случае, он был шелковый и из лучшего магазина… Целая масса дребедени, того, другого… И все это было чечевичной похлебкой, как в той книге, которая произвела на него такое потрясающее впечатление… Что ж, он хорошо продал свое право на свободу… можете быть в этом уверены! Променял его на глупые пустяки, поездки в автомобиле, лошадь… а вот теперь наступил последний обмен, и он скоро расквитается с Леонорой!.. Взамен всего того, что покупается, он собирается отдать единственно бесценное — свою жизнь, свой труд и свободу…

— Вот так забавно! — резко сказала Леонора, выпуская его руку. — Лучше беги одеваться… Право же, ты выглядишь очень неважно.

— Мне кажется я простудился или что-то в этом роде, — пробормотал Тедди, сознавая, что он согрешил, и ясно отдавая себе отчет в своих мыслях и настроениях.

Леонора, стоя перед ним, потрепала его по щеке. Она ни минуты не сомневалась, что теперь, когда Тедди решился на этот безвозвратный шаг, она сумеет сделать из него все, что захочет; она допускала, что письмо мужа и ее собственное обращение к Тедди несколько нарушили его душевное равновесие, и была готова отнестись снисходительно к его рассеянности.

«Я могу подождать!» — сказала она себе с внутренним удовлетворением.

Она взяла его за кончики ушей и встряхнула его голову, как встряхивают голову терьера.

— Иди и… выпей что-нибудь… капризуля!.. и одевайся!.. и подбодрись!.. Ну? Хорошо?

Наклонившись, она поцеловала и отпустила его.

— Беги!

Он пошел, ступая довольно тяжело; вся жизнерадостность его исчезла.

Маунтли, с трудом справляясь с гримом, радостно приветствовал его.

— Это было подло оставить меня одного! Иди сюда и помоги мне. Взгляни на мою физиономию!

Тедди взглянул и широко улыбнулся.

— Ты выглядишь, как настоящий петрушка! — сказал он, принимаясь снимать румяна, украшавшие не только щеки, но и подбородок Маунтли.

Покончив с этим делом, они выпили, и Тедди почувствовал себя чуточку лучше.

Несмотря на все его горе, когда он оделся и загримировался, настроение вечера захватило его. Он принял участие в общем веселье, забывая на время свое несчастье. Обед прошел очень весело. На Филиппе был подлинный костюм эпохи Людовика XVI из блеклого атласа цвета слоновой кости, с вышитыми гладью розами и гиацинтами; на голове был соответствующий костюму белый парик. Джервез оделся сербом, хотя, по выражению Филиппы, «скорее походил на палача» в своем высоком черном воротнике. Во всяком случае, костюм был очень эффектен, и Джервез выглядел в нем гибким и помолодевшим. Разерскилн и Кит выполнили свою угрозу и явились шейхами; Леонора была очень красива, как несколько модернизированная Клеопатра; Карроны, знакомые Сэмми, были Шерлоком Холмсом и Ватсоном; Камилла Рейкс с дочерью и сыном удачно изображали венецианских вельмож, в шляпах из картона, которые они выкрасили и смастерили сами; на мальчике были длинные шелковые чулки сестры, шелковые дамские панталончики и шелковая туника.