Честно и непристойно

Я не знала, уместно ли тут сказать «спасибо за комплимент».

— И все-таки в тебе это есть. Ты видишь потенциал обыденных вещей. Это видно по фотографиям, которые ты сделала во время уик-энда. Ты замечаешь то, чего я никогда бы не заметил.

Я не понимала, к чему это все. Мне невольно польстило, что Кен считал, будто за такое короткое время сумел понять меня. Он судил обо мне по тому, что я делаю, и поэтому стал для меня еще более желанным — недоступным, но желанным. Какая банальность!

— Послушай, Стеф. Я ведь рассказал тебе о том, что у меня только что закончился роман, вовсе не потому, что мне кажется, будто мы не сможем поладить. Я просто хотел, чтобы ты знала о моем прошлом. Я не хочу торопиться, потому что пока еще люблю ее.

«Люблю ее». Я прямо видела эти слова перед собой, но до сих пор не была уверена, что он и правда сказал это вслух.

— Ну хорошо, ты мне рассказал. Теперь я все знаю. — Я чувствовала себя как на приеме у врача в двенадцать лет, когда у тебя только начинают расти волосы на теле и появляется грудь, а тебя просят раздеться и пройтись по-утиному по холодному кафельному полу, дабы выяснить, нет ли у тебя сколиоза.

Всего минуту назад он сказал: «Я так рад, что это случилось». А что теперь? К черту это все. Я оттолкнулась и попыталась встать, но так спешила, что пролила красное вино на его клетчатую рубашку.

Кен даже не дернулся, просто лежал в гамаке с поверженным видом.

— Ты промахнулась, — спокойно заявил он, словно я пыталась драматично плеснуть ему в лицо вином.

— Нет, бэби, это ты промахнулся! — О Господи.

Я выражаюсь, как в мыльных операх. Иногда меня тошнит от собственной болтовни.

Далей без чувств валялась на диване в гостиной; на ней все еще был тот кошмарный наряд. Открыв дверь в нашу комнату, я услышала, как женский голос громко ахнул. Шерман высунул лохматую светловолосую голову из-под одеяла Александры. Ну, если тут пошло такое веселье, лучше мне чем-нибудь заткнуть уши.

— Извините, извините. Я на вас не смотрю. Я сейчас плейер возьму, а вы развлекайтесь.

Алекс расхохоталась.

— Стефани, мы ничего такого не делаем! Шерман рассказывает мне о брачных ритуалах гиппопотамов.

— Носорогов, — поправил Шерман.

— И вообще, милая, почему ты не с Кеном?

Я принялась рассказывать, а Алекс тем временем села в постели и отхлебнула минеральной воды.

— Лучше не говори мне про Кена. Он зациклен на экс-подружке. Это утомляет.

— Прекрати изъясняться пунктиром и объясни, что ты имеешь в виду.

— Я имею в виду, что мы отлично провели вечер, мы целовались, он мне ужасно нравится.

— И в чем тут проблема?

— Обычно проблемы начинаются, когда я открываю рот, чтобы сказать что-нибудь. Ох, Алекс, я этого не переживу! Он действительно мне нравится…

— И что именно тебе в нем нравится?

Это, конечно же, тест. Надо хорошенько подумать. Что мне в нем понравилось? То, что я ему нравлюсь, и меня тянет к нему. Я прямо не знаю.

— Мне нравится его остроумие и то, как он ко мне прикасается и заставляет смеяться.

— Тогда в чем проблема?

— Да вот он мне сообщает, что, мол, очень рад, что мы встретились и тому подобное, а потом мы возвращаемся сюда, и он начинает про то, что его подружка его бросила и так далее. Какого черта? Я не собираюсь связываться с типом, который не готов к роману! — Я начала возбужденно махать руками. — Ни под каким видом!

— Солнышко, ты должна дать ему шанс. Ты делаешь глупость.

— Ну да, и вообще он ведь с азиаткой встречался. Кен не стал бы жениться на какой-нибудь узкоглазой девке с накладными грудями. — Кто бы заткнул Барана? — Вернись и скажи ему, что ты лучше ее.

— Ну да, Шерман, гениальная идея! Алекс, или ты заставишь его заткнуться, или я…

— Шерман, тихо! — Алекс погрозила ему пальцем и улыбнулась тому, что только я могла это видеть.

— Нет, правда, когда тебя бросают, это и без того паршиво, но когда это азиатка делает, это уже совсем погано, — бубнил свое Баран, но я уже его не слушала.

— Печенюшечка, не стоит заканчивать роман, едва он успел начаться. Я понимаю, ты боишься уязвимости, но если ты от страха будешь препятствовать развитию событий, ты никогда не узнаешь, чем все могло бы закончиться. — И я никогда не познаю радости.

Черт, а ведь она, может быть, права. Что, если я слишком быстро переключилась на подход к жизни в стиле «А пошел ты, тебе же хуже»? Как взять обратно фразу «Нет, это ты промахнулся?» Моя любовь к театральным сценам загоняла меня же в угол.

— Тук-тук! — Теперь была моя очередь.

— Кто там?

— Стеф.

— Кто-кто?

— Поднимись и открой, пока я не передумала.

Вот так я обычно извиняюсь.

Дальше пошла сплошная кинетика. Это как с катанием на велосипеде или заучиванием какого-нибудь ритма — чтобы учиться, нужно практиковаться. Наше тело наделено памятью, в которой запечатлено даже то, что мы заставили себя забыть: травмы, боль, поцелуи. Мой рассудок старается по мере сил уберечь меня от боли, держать все под контролем, приглушить уязвимость, пока она не станет еле заметной. Но мое тело решает по-своему. Оно принимает любовь и дарит ее.