Честно и непристойно

Оливер присоединился ко мне со своим куском пирога, чаем со льдом и пятью пакетиками сахара.

— Кое-кто испортит себе зубы.

— Да, — признался он, — сахар — моя единственная радость.

— Боже, как это печально.

Он комично фыркнул, словно мультяшный персонаж, и соломинкой размешал содержимое четырех пакетиков в коричневой холодной жидкости.

— Да, работа высасывает из меня все силы. — Он облизал палец и погрузил его в пятый пакетик сахара. — И поэтому я вынужден всасывать их снова. — На этих словах он облизал засахаренный палец и широко улыбнулся.

Такого рта я еще не видела. Одни клыки. Я оглянулась через плечо, посмотреть, не заметил ли кто-нибудь еще того же, что и я. Это вам не удлиненные резцы; это были настоящие клыки, как в «Куджо» Стивена Кинга. Я затаила дыхание.

Заметив мое паническое состояние, Оливер тепло усмехнулся и сказал:

— Не бойтесь, я не кусаюсь, если меня не просят.

Я насмешливо закатила глаза и принялась взбивать волосы.

Через двадцать минут я уже знала, что Оливер — хирург-отоларингологсо специализацией в педиатрии. Что, если это та же сила привычки, о которой меня предупреждала психотерапевт? Неужели я не могу встретить мужчину без пейджера и расписания вызовов? Он пригласил меня пообедать с ним, и я запаниковала.

— Это всего лишь свидание, Стефани. Не шпионский контакт.

Кажется, он процитировал какой-то кинофильм, поэтому я рассмеялась и решила принять приглашение, пусть даже он и доктор медицины. Постепенно я почувствовала, что мне с ним легко; мне не приходилось напрягаться и «производить впечатление». Я просто слушала Оливера, мысленно соглашаясь с тем, что он говорил. Когда он предложил фондю и живую музыку в пабе «У Джо», я сказала:

— Мужчина, который ест сыр? Пожалуй, ты мог бы мне понравиться.

— Кто же не любит сыр?

— Мой бывший муж просто видеть его не мог.

Я порадовалась, что сказала это. Оливер производил впечатление человека слегка консервативного, поэтому стоило заранее предупредить его о своем распавшемся замужестве.

— Ты была замужем? — Я кивнула. — Но ты так молодо выглядишь! Когда ты успела выскочить замуж, лет в двенадцать?

— Нет, тогда я еще мочилась в постель, мне было не до брака. — Вот молодец, скажи еще что-нибудь постыдное про себя.

Испорти впечатление окончательно!

Впрочем, испортить впечатление, которое я произвела на Оливера, было нелегко. Он был надежен и безопасен, как сельдерей (к этому я еще вернусь), и я сразу ему понравилась, особенно когда он узнал, что я в юности мочилась в постель. Как выяснилось, он немного надеялся на то, что я не переросла эту привычку, но это уже другая история.

— Может, выкроишь двадцать минут между свиданиями и найдешь время для подруги? Мне нужно с тобой поговорить. — Вермишелли собственной персоной. Она звонила мне из офиса, чтобы пожаловаться на жизнь. — У меня тут приступ паники, Стеф.

Это понятие она употребляла так же широко, как и я, применяя его в случае любой беды — от кулинарных неудач до ошибочного ответа на рабочую рассылку всем адресатам сразу.

— Ну, выкладывай.

Я поставила в своем профиле в чате статус «занята» и сосредоточилась на Вермишелли.

— Он до сих пор не позвонил мне. — «Он» — это Алан Ридли, ходячая реклама «Аберкромби», двадцати четырех лет от роду, с которым она познакомилась во время рейса Орегон — Нью-Йорк.

Они уже несколько месяцев встречались от случая к случаю, когда было настроение; он часто слал ей е-мейлы, писал о том, как провел день, и что работа у него занудная, как у продавца в «Генри Бендель», или о том, что его младшая сестра приедет в Нью-Йорк, и не знает ли Вермишелли, что можно посмотреть или совершить такого «типично нью-йоркского». Но когда речь заходила о планах, он никогда не приглашал мою подругу — адвоката по вопросам интеллектуальной собственности — на свидания. Вместо этого Алан и Шелл звонили друг другу поздно вечером, если вдруг один из них выпьет или заскучает. Они встречались в баре и осушали бутылку вина на двоих, обмениваясь случайными фразами и обдуманными жестами. Он заявлял, что она просто красотка, и обнимал ее за плечи, почти ложась на нее. Их нельзя было даже назвать друзьями по сексу; для этого нужно как минимум быть друзьями.

— А ты сегодня не пыталась писать ему е-мейлы или сэмэски?

— Нет, он говорит, что не может одновременно работать и отвечать на мои сообщения.

— О, это плохо.

— Что? — Вермишелли запаниковала.

— Если он не может одновременно работать и отвечать тебе, значит, он способен сосредотачиваться только на одном деле. И вы никогда не достигнете одновременного оргазма.

— Слушай, будь серьезней, а?

«Быть серьезней» означало говорить правдиво и прямо. Быть чуткой, понимающей, считаться с ее обстоятельствами. Учитывать всю ее жизнь и говорить с ней сочувственно.

— Ты ведь спала с ним, верно, развратница ты такая? — Повисла такая тяжелая пауза, словно мои слова лезвием отсекли Вермишелли язык и сделали ее немой.

Кажется, она закрыла дверь своего кабинета, прежде чем ответить:

— Разве это плохо?