Честно и непристойно

— Хорошо. — Я пристроилась рядом с ним. — Тогда расскажи мне на ночь какую-нибудь сказку.

Я прижалась к нему и поцеловала в щеку.

Оливер начал рассказывать мне о ловце жемчуга по имени Фебиус, но постепенно стал сонно смазывать слова.

Я вспомнила, какие истории рассказывал мне на ночь Гэйб. Он непременно включал в них дорогую кухонную утварь фирмы «Уильямс-Сонома». Гэйб рассказывал про наше будущее, про то, что у нашей дочери будут рыжие волосы, такие же, как у меня, и он станет носить ее по всему дому, и позволит трогать мамочкины кухонные принадлежности, объясняя, как они действуют.

Когда мы с Гэйбом укладывались спать, то друг друга обихаживали. Мы обнимались, и я начинала почесывать ему спину. Ощутив какой-нибудь бугорок, я старалась его сковырнуть, хотя потом Гэйб потребовал, чтобы я перестала давить прыщики на спине ногтями.

— Никаких ногтей! — кричал он.

Потом он трудился над моей спиной, исследуя ее на ощупь. Иногда он по ошибке пытался сковырнуть родинку, и я взвизгивала. Он целовал меня, успокаивая. А я, в свою очередь, сетовала на то, что ему нужно освежить дыхание.

— Ты пахнешь так, будто изменяешь мне с каким-то крошечным человечком, и он навонял у тебя во рту! — жаловалась я.

А Гэйб смеялся и отвечал:

— Ну, давай-давай, говори! — Он легонько встряхивал меня: — Скажи это!

— Ладно, пахнет так, будто здесь был лилипут. — Гэйб любил это слово, и меня заставил полюбить его.

Затем он разражался хохотом, словно мальчишка, только что услышавший слово «пенис».

Я так любила то, что мы столько всего знали друг о друге. Меня одновременно бесило и умиляло, что он обожал потирать себе яйца, а потом подносить ладони к лицу и нюхать, восклицая: «Ох, какой класс. Все на свете должно благоухать так, как эти малыши!» Он не шутил, но меня это смешило. Мне нравилось, что иногда он перенапрягался в спортзале, накачивая мышцы ног, и пару дней мне приходилось помогать ему спускаться с лестницы. И он тоже относился ко мне с подобным терпением. Он знал, что, когда «укладывалась в постель, мне нужно было удобно устроиться, принять, как он это называл, положение вратаря, хоть это и лишало его возможности шевелиться. А он всегда любил спать близко-близко, хоть кровать у нас была очень большая. Гэйб разрешал мне надевать его рубашки, шарфы и даже лыжную куртку, если я замерзала; он жаловался, но потом говорил, что я очень сексуальна в его одежде. Он говорил, что так я становилась для него ближе.

Я высвободилась из объятий Оливера и повернулась на бок, чтобы почесать себе спину.

— Я же сказал, что поставлю ее на прежнее место, — пробормотал он во сне.

— Что поставишь, спящая красавица?

— Твою кровать. Если хочешь, я передвину ее обратно.

Я поцеловала его в лоб:

— Не тревожься, милый. Мне нравится все как есть.

— Ты в этом уверена? — Он пошевелился и прижался ко мне.

Его теплое обнаженное тело сияло в полутьме, как египетский хлопок.

— Да, мою мебель больше никто трогать не будет. Хватило с меня непрошеных перестановок а-ля Ром.

Когда-то Ром была настоящим декоратором. Ну ладно, не была, но получила в университете штата Огайо диплом дизайнера-декоратора. До сих пор она рассказывает новым знакомым о своей дружбе с Робертом Льюисом. Наверное, она имеет в виду, что сидела рядом с ним на занятиях. Если бы они действительно дружили, то я бы, наверное, только об этом и слышала. Все, чем можно похвастаться, она повторяла непрестанно. А про Ричарда Льюиса она ничего толком и не говорила.

Насколько мне известно, мисс Ром никогда не занималась дизайном профессионально, хотя она делила свое время между «Бергдорфом» и «D&D». Она помогала декорировать дома своих богатых друзей, предлагая им скидки на фирменные ткани. Ее любимый стиль был строгий и одновременно пышный: картины маслом в золоченых рамах, изображающие собачек, над каминной полкой вытянутые корзинки с сухими гортензиями и шелковыми цветами — и все это висело в домах Тинека и Энглвуда, штат Нью-Джерси. Цветочные корзинки считались ее фирменным знаком. Честно говоря, они напоминали индюшачью попку, и я не знаю, зачем ее друзьям потребовались одинаковые интерьеры. С таким же успехом можно прибегать к услугам одного и того же пластического хирурга, чтобы носы у всех были одинаковыми.

Мне бы следовало почуять недоброе, уже когда я позвонила Гэйбу, выясняя, что купить к обеду.

— Ни-че-го, — произнес он таким мрачным тоном, будто я совершила нечто постыдное.

— Ты уверен? Я иду домой и по дороге могу сделать покупки.

— Нет, не надо, и потом тут мама. — После короткой паузы он продолжил негромким голосом с оттенком презрения: — Мне сейчас некогда; увидимся, когда ты вернешься. — И он резко повесил трубку.

Вовсе не стремясь встретиться с Бульдогом, я замедлила шаг, бредя мимо опрятных окон, за которыми шла благополучная жизнь — с канделябрами и встроенными полками для книг. Мне тоже хотелось такой жизни, теплой и аккуратной, пахнущей жареным цыпленком в розмарине, и с посудомоечной машиной. Мне хотелось целой жизни ленивых воскресений перед зажженным очагом.