Возможно, Оливер заслуживал иного, чем сомнительное «хорошо», но я не была готова на большее. Слово «хорошо» стало моим компромиссом; в тот момент я не могла произнести ничего другого. Я начинала оценивать наши отношения по тому, насколько они полезны Стефани. Оливер заботился о Стефани, заваривал для Стефани чай и приносил ей посреди ночи мятное мороженое с шоколадом. Он был со Стефани терпеливым и любящим. А вот у Стефани редко возникало желание сделать Оливера счастливым. Покупка в «Бергдорфе» нового наряда, который ему понравится, едва ли можно назвать жертвой. Да, я готовлю ему обед, но мне нравится готовить — разве это считается? Возможно, единственный способ доказать мою любовь — это совершить поступок, который мне совсем не по душе. Вроде того, как я ходила в синагогу по настоянию родителей. Если я в воскресенье мучилась, не в состоянии вырваться на улицу и страдая оттого, что колготки щиплются, это доказывало мою любовь к Богу. Может быть, любовь именно такова: ты делаешь то, что тебе вовсе не нравится, чтобы осчастливить любимого человека. Вот так я сидела по воскресеньям на Лонг-Айленде с родителями Гэйба, вместо того, чтобы покупать себе купальники и любоваться на себя в безжалостном свете примерочных; и так я полюблю Оливера, словно воскресную школу, и пробегу этот ужасный кросс.
В день соревнований мы опаздывали на полчаса, — из-за того, что Оливер называл «непредвиденностями». Несмотря на заведенный будильник, заранее приготовленную одежду и составленные планы, со мной неизменно происходило нечто непредвиденное, и мы опаздывали. Иногда приходилось ждать, пока подзарядится мой телефон, иногда, уже спустившись на лифте, я вспоминала, что не налила в миску Линуса воды. В основном беда была в том, что я не умею рассчитывать время. Ежедневные ритуалы совершались автоматически. Мое тело делало все необходимое, не сосредотачиваясь на том, сколько времени занимает то или иное действие.
В то утро я завязывала шнурки, когда в животе у меня повело, и тело мое издало очень громкий звук. Не в том даже дело, что я слишком резко нагнулась. Просто случайное пуканье. В растерянности, граничащей с ужасом, я уставилась на Оливера, но тут же невольно улыбнулась. Меня аж согнуло от хохота, и я схватила его за рубашку, пытаясь извиниться.
— Моя малышка пустила ветры, — сказал он, обнимая меня. — Знаешь, Стефани, в отношениях двух людей подобная ерунда рано или поздно неизбежна. А ты, я смотрю, все делаешь с размахом, прямо-таки погружаешься с головой, правда, девочка? — Он был прав, но это наблюдение относилось не только к физиологии, но к жизни в целом.
— Подожди, Оливер, это не смешно. Кажется, мне нужно в туалет. — Я уже ходила с ним в ванную вместе, но никогда при нем не пукала, не говоря уже о том, чтобы заниматься более грязными делами.
— Вот она, проклятая непредвиденность. — Оливер с улыбкой вскинул руки.
— Слушай, я не нарочно! Иди без меня.
— Нет, сначала попробуй, может, тебе удастся сделать свои дела. — Что-что? Мне не четыре года. И я знаю, когда и как мне нужно в туалет. — Боже, мы всегда опаздываем. Это так неуважительно! Я знаю, что сейчас это не твоя вина, но почему вечно что-нибудь случается? Приложи все усилия, ладно? — Это он так просил меня поторопиться.
— Слушай, ну причем тут неуважение? Все всегда считают, что опоздание — это жест в их сторону, — прокричала я сквозь закрытую дверь ванной. — Когда я опаздываю, они считают это проявлением моей недоброжелательности, пренебрежения к их времени. Но это же понос, а не неуважение! — Я вся взмокла и не могла удержаться от стона. — Слушай, иди без меня, а? — взмолилась я.
Ради Бога, ну пусть он уйдет!
— Я никуда не пойду. Ну опоздаем, так не в первый раз. Случались вещи и похуже. — Да, вроде смерти со спущенными штанами.
— Ты так и собираешься стоять возле двери и подслушивать? — Корчась от боли и пытаясь вспомнить, вычеркнула ли я Гэйба из страховки, на случай если я вот прямо тут и умру, я еще должна была не издавать громких звуков. — Может, ты хоть музыку включишь? — Я была просто в ужасе.
Мы с подружками часто жарко спорили о роли дерьма во взаимоотношениях с близким мужчиной. Психотерапевт-по-телефону предупреждала, что секс — барометр взаимоотношений; он показывает, какова сила ваших чувств в определенный период времени. Однако для многих — например для Александры — бариевая клизма была куда важнее барометра. Ее отношения проверялись дерьмом — не тем, которое всплывает в скандалах, а самым настоящим дерьмом.