Честно и непристойно

И если ей известны интимные подробности нашей жизни, которыми он, похоже, с ней поделился, то к чему ей такие отношения? Даже если она видит в Гэйбе что-то вроде жиголо, зачем ей связываться с человеком, который явно врал жене и способен причинить ей столько боли? Я этого не понимала.

И повесила трубку. Когда Гэйб открыл дверь ванной, я швырнула в него телефоном. Он поймал его, но уронил полотенце.

— Твоя подружка только что сообщила мне о том, что мы с тобой уже давно расстались, а я просто не желаю признать реальность. — Я притопывала ногой, уверенная, что приперла его к стенке.

— Она не моя подружка, — огрызнулся Гэйб, поднимая полотенце.

— Так что, это я не желаю признать реальность, да? — Я измерила пальцем расстояние между ним и мною, а потом ткнула в накрытый к обеду кухонный стол. — Как ты мог? Ты только и делаешь, что лжешь.

— Наверное, я сказал это, потому что не хотел сжигать мосты. Мне стыдно, что я так себя с ней повел, а одна ложь порождает другую. Я не хотел, чтобы она знала…

— Какой же ты паршивый лжец? — закончила я за него. — Потрясающая забота о ее чувствах, и это при том, что ни твоя беременная жена, ни пять с половиной лет нашей совместной жизни ничего для тебя не значат. И ты нарушил обещание никогда больше с ней не общаться, только чтобы пощадить ее чувства?

— Прости, милая. Я все исправлю. Вот увидишь. — Нет, не увижу.

С меня хватит. В следующий раз мы с Гэйбом увиделись уже во время бракоразводного процесса.

На следующий день я села перед зеркалом, взглянула на себя и… разрыдалась. Не отводя глаз от отражения, я сидела и молча всхлипывала. Вот уже несколько дней, как я не плакала. Из глубины зеркала до меня донесся тихий, но убедительный голос:

— Стефани, ты заслуживаешь лучшей участи, и ты ее обретешь. Ты этого достойна. И ты добьешься лучшего. Худшего найти просто невозможно. Отец прав. — Я знала, это будет самая трудная задача в моей жизни, но оставаться с Гэйбом будет еще труднее.

Я всегда буду гадать и подозревать. Я не смогу так жить, борясь с постоянным желанием проверять, куда он звонит и что покупает по кредитке. Я уже никогда не смогу ему доверять — каждый новый день может вывести наружу очередную ложь. Гэйб когда-то сказал, глядя в глаза, что оградит меня от всех бед.

— Ты найдешь счастье. Обязательно, — сказала я, вглядываясь в свое отражение. — Но не с ним. Это точно.

В этот момент я поклялась покончить со своей любовью к Гэйбу.

— Никогда не забуду, как ты мне об этом сообщила, — повторяет иногда Александра. — Я спросила: неужели ты решишься оставить прошлое и начать все сначала, снова с кем-то встречаться? А ты ответила: если кто-нибудь поведет себя с тобой недостойно, твой рассудок просто не позволит тебе любить этого человека. И пусть тебе мучительно трудно разорвать эти отношения, когда с тобой так обходятся, ты понимаешь, что какая-то часть твоего существа просто-напросто умрет, если ты останешься. Вот тогда я поняла, насколько ты сильная.

Я не считаю себя сильной, несмотря на все, что пережила, но мне часто это говорят. Я делала то, что требовалось, чтобы выжить, чтобы существовать. Черт, тут не в силе дело. Это неподходящее слово. Тут дело в смелости. Чтобы прислушаться к себе и покинуть уют привычной жизни, потребовалось проявить смелость. А смелость означает, что вам было страшно. Я была в ужасе. Поэтому слово «сила» кажется мне неуместным.

Из зеркала на меня смотрела веснушчатая шестиклассница Стефани, и я спросила ее, что же мне делать. «Беги быстрее. Срывайся с места, как только разрешат. Это шанс вырваться. Жизнь с таким мужчиной хуже тюрьмы. Беги!» Так я и поступила, а вам известно, что я думаю о беге.

Глава 12 ЭФФЕКТ БАБОЧКИ

— Неужели я заслужила такую жизнь? — Я чувствовала, какая безобразная гримаса искажает мое лицо, как сведены брови, а рот переполнен горечью настолько, что способен даже на притворную улыбку. У отца глаза покраснели и были полны слез; он массировал мне спину круговыми движениями. — Папа, как я все это ненавижу.

— Знаю, милая. Я знаю, — сказал он, изумленно покачивая головой.

— Как я дошла до такой жизни?

— Я знаю, милая. — Отец взял меня за руку.

Мы плакали, сидя в коричневой, без окон, приемной. Когда я сказала гинекологу, что собираюсь сделать аборт, он ответил:

— Мы не занимаемся чистками, но есть такая клиника… — Мне всегда казалось, что чисткой называется процесс, в ходе которого русская косметичка в салоне красоты чистит вам поры на лице.

Может, он сказал: «Мы не занимаемся прерыванием?» Так или иначе, но слово «клиника» меня пугало. Оно красовалось на желтом листочке для записей вместе с датой. Двенадцатое декабря 2002 года, последний день, в который я еще могла сделать аборт.

— Но безусловно, — сказал гинеколог строго, — чем раньше, тем лучше. — Возле даты значилось: «АВ+». — Вам придется сказать им, какая у вас группа крови. — Как я все это ненавидела.