Честное пионерское! Часть 1 (СИ)

— Миша, ну и напугал же ты нас! — раздался в темноте голос Елизаветы Павловны Каховской.

На смену больничной вони пришли запахи кофе и табачного дыма (через которые едва пробивался аромат женских духов). Резкие голоса врачей смолкли. Вместо них я услышал, как отсчитывали секунды часы (настенные или наручные). Прохладный воздух уже не холодил кожу. Под руками я ощущал мягкий ворс (ковра или пледа). Яркие лампы исчезли, будто в операционной, где я только что лежал, вырубили электричество.

Мрак передо мной постепенно рассеивался — в нем проступали очертания предметов. Я поморгал, словно мог таким образом восстановить зрение. Увидел над собой силуэт человеческой головы; а позади него различил не больничную лампу — массивную хрустальную люстру. Провёл рукой по лицу, но кислородную маску там не обнаружил.

— Миша, посмотри на меня, — сказал голос Елизаветы Павловны.

Я направил взгляд туда, где располагались глаза на пока невидимом мне лице (его скрывала густая тень).

Тёплая ладонь легла мне на лоб — проверила, не поднялась ли у меня температура.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Зоина мама. — Что у тебя болит? Голова кружится? Не тошнит? Миша, не молчи — ответь мне.

— Всё нормально, — произнёс я.

Едва сумел выдавить из себя эти два слова: язык казался сухим и тяжёлым. Освещение вокруг меня становилось ярче (будто загорались всё новые лампочки). Тень на лице Елизаветы Павловны теряла свою густоту. Я уже различал пятна на месте губ и глаз женщины; видел, как блестела кожа на её правой щеке (отражала лившийся из окна солнечный свет).

Рассмотрел и интерьер комнаты: высокий, едва ли не упиравшийся в потолок тёмный гостиный гарнитур, пятна кресел, полоски на стенах и гладкий потолок. Пошевелил руками, попытался привстать. Услышал скрип диванных пружин. Заметил силуэты стоявших позади Каховской людей. Поморщил лицо: сглотнул застывший в пересохшем горле комок.

— Зоя, принеси мальчику воды! — скомандовала Елизавета Павловна. — Поторопись, дочь!

Она помогла мне сесть. Подпёрла мой правый бок подушкой. Будто опытный доктор заглянула мне в глаза. А я уставился на её декольте (в моей голове это зрелище породило совсем не детские идеи и фантазии). Отметил: привычки и интересы у меня остались прежними (недетскими). Не без труда перевёл взгляд на женскую шею, а потом — на лицо Каховской (не заметил во взгляде женщины ни испуга, ни тревоги, ни сочувствия).

Я навалился спиной на спинку дивана. Координация в пространстве пока не восстановилась — меня заметно пошатывало. Я часто моргал — убирал застывшую перед глазами туманную пелену. Рассматривал комнату. Но не из любопытства — напоминал себе о том, что нахожусь не в операционной. Вернулась Зоя (встревоженная, суетливая), вручила мне наполовину заполненный стеклянный стакан. Я взял его двумя руками (почувствовал холод Зоиных пальцев), кивнул (поблагодарил девчонку), влил в себя три глотка невкусной тёплой воды.

— Миша, что ты видел? — прошептала Елизавета Павловна.

Она склонила голову, чтобы лучше расслышать мой ответ.

Я подался вперёд, приблизил губы к уху Каховской.

— Её зовут Фаина Руслановна, — сказал я. — Оперировать будет доктор Рыбин.

Кашлянул (запершило в горле), сделал глоток воды.

— И что? — спросила Елизавета Павловна.

Я ответил:

— Она умрёт во время операции.

* * *

— Как ты, Иванов? — спросила Зоя.

Она уселась рядом со мной на диван. Нервно покусывала губы, рассматривала меня (насторожено), теребила край халата. Мне почудилось, что на её загорелом лице добавилось серых оттенков (Зоя не побледнела — скорее потемнела).

Девчонка не выразила восторга, когда Елизавета Павловна велела ей за мной «присмотреть». Но и не спорила с матерью (лишь растеряно хлопала глазами). Видел: она не понимала, что именно должна делать — развлекать меня, следить за моим самочувствием или вовсе не беспокоить. Зоя с тревогой заглядывала мне в глаза. Она походила на сжатую пружину, готовую в любой момент распрямиться — броситься за помощью.

— Успокойся, — сказал я. — Всё уже закончилось — я в полном порядке.

— Ага, как же…

Заметил, что Зоя недоверчиво нахмурилась.

— Расслабься, Каховская, — сказал я. — Ты не в первый раз видишь мои приступы — могла бы уже к ним привыкнуть.

— Дурак ты, Иванов!

Девчонка обижено поджала губы, скрестила на груди руки.

— Как можно к такому привыкнуть?! — сказала она. — Ты бы видел себя: не шевелился, закатывал глаза. И слюна изо рта — фу! Мама испугалась, что ты проглотишь язык — едва открыла тебе рот. Разве к такому привыкнешь?

Я вздохнул.

Сказал:

— Слюна изо рта — это, конечно, жесть. Но и не самое страшное, что случается. Бывает и не такое. А люди, Каховская, ко всему привыкают — уж можешь мне поверить. Даже к тому, к чему привыкать не нужно.

Я посмотрел на неплотно прикрытую межкомнатную дверь.

Мысли уже не метались в голове — рассуждал спокойно.

— А родители твои сейчас чем заняты? — спросил я.