Честное пионерское! Часть 4

— Дело не открою: нет основания, — заявил Зоин отец. — Но разузнаю, что за кошка пробежала между учителем истории и десятиклассницей. Кто его знает, до чего мы не докопались. Да и к Терентьевой в больницу прогуляюсь. Расспрошу Нину о подруге. Но девчонка не пойдёт на контакт — точно вам говорю. И мне нечем на неё надавить.

Юрий Фёдорович шумно вздохнул.

— Договорюсь с лечащим врачом Терентьевой, чтобы школьница ещё недельку провела в больнице — для нашего спокойствия, — сказал он. — А лучше поручу это дело жене: у неё такие переговоры хорошо получаются. Может, и с Екатериной Удаловой побеседую. Только сомневаюсь, что получу от неё признательные показания. Ведь официальных претензий к ней нет.

Каховский развёл руками.

— К убийству Оксаны Локтевой мы Удалову не привяжем: нет ни единой улики, что указывала бы на Екатерину, — заявил он. — Дело Локтевой не откроют только из-за моих ничем не подтверждённых подозрений. А вот я за подобную суету непременно получу по шапке. М-да. Так что уже сейчас могу вам сказать: ничего дельного из всей этой моей суеты не выйдет.

Я установил посреди стола деревянную резную дощечку и поместил на ней сковородку с картошкой. В дискуссии Лукина и Зоиного отца я не участвовал. «Взрослые» меня ни о чём и не расспрашивали. А я не делился с ними «ценным» мнением. Сейчас меня в первую очередь интересовала еда. Потому что в словах и размышлениях хозяина квартиры и «дяди Юры» я не находил для себя ничего нового. Обо всём этом я мысленно говорил себе сегодня ночью. А ещё размышлял о том, что случится, когда Терентьева вернётся домой. Не сомневался в том, что Удалова не изменила планы. Гадал лишь, как она намеревалась воплотить их в жизнь. Прикидывал: обнаружат ли рядом с телом Терентьевой рукопись отца или другие его вещи. Не окажется ли, что у Дмитрия Григорьевича «железное» алиби на время нового убийства. И не найдут ли (совершенно случайно) у Виктора Солнцева ключ от квартиры Лещика, где Удалова зарежет вторую подружку.

Пыталась ли Удалова «подставить» учителя истории, или этот момент я лишь выдумал — это меня не особенно волновало. А вот в том, что своими действиями она навлекала неприятности на моего папу, я не сомневался. Остатки былой порядочности в моей душе требовали торжества закона и справедливости. Я сам с собой спорил, приводил доводы и контрдоводы. Но пришёл к тем же выводам, которые только что озвучил Юрий Фёдорович Каховский. Ночью я не однажды вспомнил слова Славки Дейнеко — тот всегда говорил, что ни разу не пожалел о своём поступке. А ещё голос Каховского мне твердил о «собственном кладбище». И принял решение. За всех. Сколько бы ни рассуждали теперь Лукин и Каховский, но на будущее Екатерины Удаловой они повлиять уже не могли. Они и сами это понимали. Потому что судьбу девчонки решил я. Полчаса назад — в гостиной Фрола Прокопьевича Лукина. Когда рассказал Каховскому о своём ночном видении.

* * *

С Зоиным отцом я встретился в субботу после тренировки. Юрий Фёдорович, как и грозился, приготовил для проверки моего «умения» «вещицу» (ничем не примечательный с виду молоток), которая подарила мне несколько минут не самых приятных приключений. «Приступ» случился. Я превратился в бесправного свидетеля очередного убийства — едва только прикоснулся к деревянной рукояти. Заметил, что убийства вызывали во мне всё меньше эмоций. Будто я уже не считал их реальностью, а лишь требующим проверки «отснятым материалом». Я перечислил подполковнику милиции все приметы преступника и его подельника, замеченные во время просмотра очередного ужастика «от первого лица». И потребовал плату за свой труд в виде пяти бутербродов с колбасой и большой чашки крепкого кофе (пока «работал за еду»). О Екатерине Удаловой в этот день Каховский при мне не сказал ни слова.

Не говорил он об Удаловой ни во вторник восемнадцатого декабря, ни в четверг (в эти дни, сидя на диване в квартире Каховских, я снова почувствовал себя в роли убийцы). Я не расспрашивал Зоиного отца об Удаловой — тот не затрагивал тему убийства Локтевой в присутствии дочери. Не беседовали мы о десятикласснице и с Лукиным (я в среду снова пил мятный чай у него на кухне). Фрол Прокопьевич всё больше интересовался «приступами», что исправно случались, едва я прикасался к принёсённым Каховским с работы предметам. «Пуля не годится», — дважды повторил пенсионер. А в пятницу я столкнулся с Удаловой в школе. Катя шла по коридору в компании Ивана Сомова. Невысокая, хрупкая, симпатичная — Кате предстала передо мной именно такая, какой я увидел её в зеркале, что висело в прихожей Локтевых. Старший брат Вовчика поприветствовал меня взмахом руки. А его спутница адресовала мне улыбку.

— Как думаешь, они поженятся? — спросила Зоя.

Каховская стояла рядом со мной (около входа в гардероб), держала меня за руку и тоже провожала взглядом парочку десятиклассников.

— Нет, — ответил я. — Не поженятся.

Зоя дёрнула головой, будто получила пощёчину. Посмотрела мне в лицо (словно проверила: пошутил я или сказал всерьёз). Вскинула брови.

— Это ещё почему?! — поинтересовалась девочка.