Честное слово

Впрочем, заметим, что такой способ выбора слов, при котором определение описывает объект не в конкретных обстоятельствах, а в идеале, в мире мечты, характерен вовсе не только для фольклора. Когда-то я занималась языком русской поэзии начала XIX века, в частности чудесного и несчастного Батюшкова. Вот, к примеру, как пишет он о реке:

“Она между лугов, казалось, засыпала
И в зеркальных водах брега образовала,
Как цепь чудесная, вкруг леса облегла.
Пространство всё ее текуща кристалла
Древа, соплетшися ветвями, осеняли,
Питались влагою и берег украшали.

(Отрывок из XVIII песни “Освобожденного Иерусалима”)

Современного читателя поражает здесь, конечно, сочетание “текущий кристалл”. Подумать только, мы лишь недавно услышали о жидкокристаллических мониторах, а поэт, оказывается, все предвидел… Ничуть не бывало. Просто в идеальном мире вода кристально прозрачна, а значит, река – кристалл. И то, что она течет, никакого отношения к этому не имеет.

Или вот еще пример. У Батюшкова есть строчка: “С медом пил розы на влажных устах”. Поцелуй обозначен здесь метафорой “пить”, и в этой ситуации то, что губы названы “влажными” применительно к моменту поцелуя, придает описанию совершенно излишний и вообще-то чуждый Батюшкову физиологизм. Но это так только на современный слух. В действительности автор вовсе не имел в виду соединять две идеи, да и тогдашнему читателю это не приходило в голову. Здесь все по отдельности: “влажные уста” – прекрасные губы из мира мечты, и влагу с них никто не пьет; вопрос о том, как нужно “пить розы”, тоже не возникает: речь всего лишь о том, что губы алые; а поцелуй сладок, отсюда и мед.

Батюшков, как и Жуковский, и Вяземский, принадлежали к школе, которую Пушкин назвал школой “гармонической точности”. Замечательно, что критические статьи и переписка поэтов этой школы переполнены обличениями разного рода логических неточностей. Так, Вяземский писал о Ломоносове: “«Когда заря багряным оком / Румянец умножает роз». «Багряное око» – никуда не годится. Оно вовсе не поэтически означает воспаление в глазу и прямо относится до глазного врача”. Или: “Ломоносов сказал: «Заря багряною рукою»! Это хорошо; только напоминает прачку, которая в декабре месяце моет белье в реке” (“Старая записная книжка”). Как заметила Л. Я. Гинзбург (это сейчас читатель знает ее прежде всего как замечательного писателя и мыслителя, но официально она была литературоведом и писала, в частности, о поэтах пушкинского круга),

““Розовоперстая заря” не смутила бы Вяземского, хотя это метафорическое образование более сложное, – зато имеющее за собой прочную традицию. “Багряная рука”, “багряное око” – словосочетания непривычные; в них недостаточно затемнен первичный смысл, что привело к реализации метафоры, – с рационалистической точки зрения всегда комической и абсурдной (Школа гармонической точности, 1964).

Арзамасец Воейков писал о Пушкине: ““Дикий пламень” – скоро мы станем писать: “ручной пламень”, “ласковый, вежливый пламень…”” Но ведь Воейков, комментирует Л. Я. Гинзбург, несомненно, не возражал бы против формулы – “пламень страсти”, “любовный пламень”. Воейков еще утверждал, что выражение “немой мрак” позволяет сказать также: “болтающий мрак… спорящий мрак, мрак, делающий неблагопристойные вопросы и не краснея на них отвечающий…”. Просто даже интересно было бы показать Воейкову какое-нибудь стихотворение, скажем, Мандельштама. Современному читателю недовольство сочетанием “немой мрак” кажется даже не придиркой, а какой-то бессмыслицей.

Кстати о мраке, утренней заре и прочем. В детстве я, помню, прочитала в каком-то месте типа “Шестнадцатой страницы” “Литературной газеты”: “«Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос…» Интересно, где эта Эос делала себе маникюр?” Сейчас я заглянула в интернет и увидела, что эта шутка про богиню утренней зари повторяется, явно независимо, у разных авторов. Строчка Гомера сейчас многим кажется забавной, а вот Вяземского пурпурные пальцы богини зари не беспокоили, зато багряная рука зари рассмешила.

Это я все к чему. Язык – вовсе не только слова, фонетика, грамматика, а еще и те обыкновения, по которым мы соединяем смыслы друг с другом. И обыкновения эти, как и всё в языке, со временем меняются.

[2011]

Как сделана “Очередь” Владимира Сорокина