Честное слово

“Главное – она. Ничтожество, козявка, а самомнение – во! Будто весь мир осчастливила, что за Вальку вышла.

– Мне она показалась скромной девушкой.

– Нахалка, каких мало (И. Грекова. Перелом, 1990).

“– Ничтожества! Мелкие твари! Козявки! “Я полагаю…” Кто вы такие, чтоб полагать! (В. Войнович. Претендент на престол, 1989)

“Получается так – мы мелкие козявки и подлецы, а ты Каин и Манфред… (Вен. Ерофеев. Москва – Петушки, 1973)

А кроме того, у козявки есть другая ассоциация. Говорят “Она еще козявка” – в смысле “очень юная”.

Понятно, что вошь – это уже нечто гораздо более презренное и сугубо отвратительное. Вспомним формулировку Раскольникова “эстетическая вошь”. Обозвать человека вошью – совсем не то же, что назвать его букашкой.

Когда человека называют насекомым – имеют в виду даже не столько его ничтожность, сколько его злость, примитивность и низкую организацию: “Развратнейший и в сладострастии своем часто жестокий, как злое насекомое, Федор Павлович” (Ф. М. Достоевский. Братья Карамазовы). И еще оттуда же: “Любил разврат, любил и срам разврата. Любил жестокость, разве я не клоп, не злое насекомое? Сказано – Карамазов!” Или вот другое: “Долго молча меня разглядывал, потом сказал в высшей степени неприязненно: – Маленькое, глупое, злое насекомое! И вредное притом! Как тебе не стыдно было отца обманывать?” (Ю. Герман. Дорогой мой человек, 1962).

Идея ничтожности, пожалуй, в самом чистом виде представлена в словах червь, червяк. Оно и понятно: червяк выглядит совсем примитивным и не страшным, хотя и неприятным, у него нет ножек, чтобы убежать, крыльев, чтобы улететь, рта, чтобы укусить, да даже глаз нет, чтобы увидеть. Ну, все помнят, конечно, у Державина:

“…Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь

 – я бог!

(Бог)

Или вот еще пример: “Что ж ты, судиться, что ли, со мной будешь? Так ты знай, что ты червяк. Захочу – помилую, захочу – раздавлю” (А. Н. Островский. Гроза).

И в заключение – еще один пример, который подтверждает, что у разных мелких тварей в языке свои образные возможности:

“Русская Прага” нам не открыла своих объятий: там главенствовали Чириков, Немирович-Данченко, Ляцкий и их жены, и для них я была не более букашки, а Ходасевич – неведомого и отчасти опасного происхождения червяком (Н. Берберова. Курсив мой, 1972).

[2012]

Не только в химии

Весной 2012 года я обнаружила в интернете странную фразу. Она много раз повторялась в разных публикациях – вот, например, Пресс-релиз РОДП “Яблоко”: “Митинг 4 февраля примет резолюцию о снятии Явлинского с выборов” (http://yablor.ru/blogs/press-reliz-rodp-yabloko-miting-4-fevralya-primet-/2288796). Понять эту фразу можно было только одним образом: что митинг примет резолюцию, в соответствии с которой Явлинский должен быть снят с выборов на должность президента. Это было абсурдно: во-первых, митинг не может снять кандидата с выборов, во-вторых, речь шла о белоленточном митинге, так что наезжать на Явлинского ему никакого резона не было. И в-третьих, Явлинский к тому моменту был с дистанции уже снят, так что какие уж тут резолюции. Ну конечно, через секунду я поняла, что речь идет, наоборот, о резолюции, которая должна осудить снятие Явлинского. В том же пресс-релизе, в частности, дальше говорится: “Оргкомитет митинга и шествия 4 февраля принял решение подготовить резолюцию с требованием регистрации Григория Явлинского кандидатом в президенты РФ”.

Понятно, что авторы просто неудачно выразились. Надо было бы сказать “резолюция по поводу снятия Явлинского с выборов” – тогда это имело бы нужный смысл.

И вот теперь наука.