Честный акционер

— А дальше, после того как ваша контора возбудила уголовное дело против Храбровицкого, я решил: кто-то должен открыть народу глаза на произвол властей.

— Оригинальный способ. Только вряд ли народ от этого прозрел.

— Чепуха! Страна обратила на это внимание. Сейчас в газетах только о коррумпированности силовых ведомств и пишут. Так что можно считать, что я достиг своей цели.

— Продолжайте, — сказал Турецкий и стряхнул с сигареты пепел.

— Я дал указания своему сыну — подъехать к машине и положить на крышу взрывчатку. Часовой механизм сработал раньше, чем я рассчитал. К сожалению, Гена не успел отъехать на безопасное расстояние и погиб. Вечная ему память.

Кизиков замолчал. Турецкий подождал немного, но, поняв, что продолжения не будет, спросил:

— Где вы взяли взрывчатку?

Павел Петрович поскреб пальцами потный лоб и ответил:

— Купил. У чеченцев.

— Адреса, имена.

Кизиков лукаво посмотрел на Александра Борисовича и покачал головой:

— А вот этого я вам не скажу. Эти ребята мне помогли, зачем же я сейчас буду их подставлять. К тому же я дал им слово. Не знаю, как у вас, прокурорских, а у нас, российских офицеров, принято держать слово.

— Ясно.

Турецкий потушил окурок и устало потер пальцами заслезившиеся от дыма глаза.

— Вы что, не верите мне? — подозрительно спросил Павел Петрович.

— Верю, не верю — какая разница? В нашем деле имеют значение лишь факты и улики. Где вы находились и что делали в тот момент, когда прогремел взрыв?

— Как что? Указания давал. Мы с сыном постоянно были на связи.

— Где вы находились? — повторил вопрос Турецкий.

— В здании банка «Монаполис». Там, где вы рацию нашли.

Турецкий прищурился и резко спросил:

— Как вы туда попали?

— Просто. Я ведь числюсь консультантом в службе безопасности банка. Давно, уже с год. Я и Геннадия туда устроил. У него был ключ, этим ключом я и воспользовался. Берлин об этом ничего не знал. По крайней мере, пока вы не нашли в офисе рацию. Теперь-то, наверное, догадывается, но не хочет меня подставлять. Он слишком благородный человек для того, чтобы совершать такие пакости. — Павел Петрович посмотрел на графин и сглотнул слюну. — Извините, можно воды?

— Пожалуйста.

Александр Борисович налил в стакан воды и протянул его Кизикову. Тот с жадностью выпил — все, до дна. Вытер ладонью губы и сказал:

— Вот оттуда я по рации с сыном и разговаривал. А вы, наверно, думали, что дочка моя там сидела? — Павел Петрович натянуто засмеялся. — Богатая у вас фантазия, гражданин следователь! Богатая, ничего не скажешь. Да дочка моя совсем еще девчонка. Вы руки ее видели? Не руки — прутики. Она и не знала ничего о нашем плане. Если бы мы ей сказали, она бы не дала нам его осуществить.

— Значит, это была ваша идея — совершить возмездие? — сказал Турецкий, задумчиво разглядывая своего собеседника.

— Ну ясно, моя, — кивнул тот. — Чья же еще? Поговорили мы раз с Генкой. Я ему говорю: так, мол, и так. А он мне: «Я, — говорит, — тебя, отец, понимаю. У меня у самого давно уже руки чешутся поквитаться с генералами. За друзей своих погибших поквитаться, за ноги твои, в Афгане оставленные. За то, что я по ночам спать спокойно не могу…» — Голос Павла Петровича дрогнул, из краешка глаза скатилась слеза. — Вот так мы с ним все и порешили. Я-то стар уже на мотоцикле гонять. А Гена говорит: «Об этом не беспокойся. Я как раз недавно нашу старенькую «Яву» отремонтировал. Бегает, как молодая. Уйду без всяких усилий, ты только взрывчатку толковую найди. Чтоб осечки не было». Нашел я взрывчатку. А он ее, значит, на крышу машины бросил. Вот так все и было.

Пока Кизиков исповедовался, Александр Борисович делал в блокноте пометки. Но и после того как Павел Петрович замолчал, Турецкий продолжал писать.

— Ну и как теперь? — негромко окликнул его Кизиков.

— Что? — поднял на него взгляд Турецкий.

— Дочку-то мою отпустить придется. Александр Борисович, пожалуйста… Не наказывайте за мои грехи Ларису. Хватит того, что я потерял сына… Да и Женю отпустите, Бабаева… Он ведь тут тоже ни при чем…

Турецкий задумчиво пожевал губы.

— Ведь я по всем сознался. А значит, настоящий убийца найден. Вот он, перед вами. Чего вам еще нужно?

Турецкий посмотрел на старика.

— Чаю…

— Что? — не понял тот.

— Чаю хотите?

6 (за две недели до взрыва)

Борис Берлин остановил машину.

— Ну вот мы и приехали. Твой подъезд.

— Спасибо.

Лариса взялась за ручку сумочки, но Берлин положил ладонь ей на руку. Лицо его стало строгим и сосредоточенным, как у человека, которому предстоит сообщить дурную весть.

— Не хотел тебе говорить, но… Наверное, все-таки должен. — Берлин тяжело воздохнул. — Я сегодня говорил с адвокатами Михаила. Держится он молодцом, но физически сильно сдал. У него теперь постоянные головокружения. По ночам мучаеТ бессонница. На него оказывается огромное давление, и я не знаю, сколько он еще выдержит.

Лариса побледнела. Ресницы ее дрогнули.

— К нему пускают врача? — с горечью в голосе спросила она.