Честный акционер

Кизиков-младший задумчиво вздохнул:

— Не знаю, ребята. Слишком уж все это похоже на игру. Казаки-разбойники какие-то.

— Брат, эту игру затеяли не мы, — резко сказала ему Лариса Если Храбровицкого засудят, ассоциация погибнет. Подумай о тех парнях, которые лежат в госпиталях и залечивают души в пансионатах. И еще — о тех, кого выбросят на улицу, когда «СНК» станет банкротом. Их, между прочим, сто пятьдесят тысяч. По-твоему, это игра? Иди объясни это им!

Геннадий болезненно поморщился:

— Не кричи, я не глухой. Я же не говорю, что Храбровицкого держат в тюрьме справедливо. Я просто пытаюсь продумать ситуацию, найти самый эффективный выход. Не тот, который вы предлагаете. Ну пошлем мы ему письмо, как ты предлагаешь, или пересчитаем ему кости в подъезде, как предлагает Олег. И что это изменит?

— Вообще-то Геннадий прав, — поддержал Кизикова Андрей Кириллов. — Я справлялся у своих источников. Делом этим занимаются важные чины. От Генпрокуратуры — Казанский. От ФСБ — генерал Самойлов. От МВД — генерал Краснов. Это одна шайка-лейка. Тактику и стратегию следствия они просчитывают втроем. На троих и свой успех разделят, когда Храбровицкому срок впаяют.

Все взгляды устремились на него.

— Это точно? — спросила Лариса.

— К гадалке не ходи. Я все-таки частный детектив и знаю многое из того, о чем вы, «простые смертные», можете только догадываться.

Лариса перевела взгляд на Геннадия:

— Ну и что ты скажешь теперь? Какие «способы» решения проблемы нам предложишь?

Геннадий пожал плечами:

— Сестренка, ты же знаешь, я — плохой стратег. Я — человек действия, так же как и Женька. — Он кивнул в сторону Бабаева. — Мы лучше умеем воевать, а разрисовывать красным карандашом карту военных действий — это дело других. Тех, кто в этом петрит.

Лариса прищурилась и обвела присутствующих тяжелым взглядом.

— В таком случае, — медленно сказала она, — вам лучше послушать меня.

7

Через пятнадцать минут Геннадий вышел на кухню покурить. Лариса последовала за ним. Геннадий зажег сигарету и протянул ее сестре. Она покачала головой:

— Нет, не хочу. Сигарета успокаивает, а я сейчас не хочу быть спокойной.

— Что хорошего в горячности?

Лариса усмехнулась:

— Все великие свершения делались горячими и беспокойными людьми. Если бы люди всегда были рассудительными и холодными, мы бы до сих пор жили в каменном веке.

— Спорное утверждение, — возразил Геннадий. — К тому же твоя горячность никогда не мешала тебе рассуждать здраво. Ты умная девушка, сестренка. Но ты не должна себя переоценивать. Даже самые умные люди совершают ошибки.

Лариса пожала плечами:

— А я и не спорю. Поэтому я и хочу, чтобы ты участвовал в нашем обсуждении. Чем больше мнений, тем точнее можно все просчитать. Последние десять минут ты молчал. Почему? Ты не согласен с нами?

Геннадий затянулся сигаретой, выпустил косматое облако дыма и нахмурился.

— Ты никогда не видела, как убивают людей, сестренка, — глухо проговорил он. — Ты не видела, как люди корчатся в крови. Ты сама никогда никого не убивала и не знаешь, как чувствует себя тот, кто убил другого человека.

— Не в этом дело, Ген.

Он повернулся и пристально на нее посмотрел.

— А в чем?

Лариса прикусила губу. Затем заговорила — быстро, но рассудительно, как она одна умела:

— Я понимаю, о чем ты говоришь, брат. Я понимаю, как трудно сделать то, что мы… о чем мы говорили. Но иногда, делая добро, мы вынуждены совершать страшные поступки. Подумай сам. Если бы в тридцатых годах кто-нибудь убил Сталина, он бы спас миллионы людей. Миллионы высоких и благородных человеческих жизней в обмен на одну — мелкую, дьявольскую и подлую. Это стоит того, правда? — Она немного помолчала. — Мы пойдем на это не из личной мести. И не из-за шкурных интересов. И ты это прекрасно знаешь. Я не хочу давить на тебя. У каждого человека своя судьба, и каждый распоряжается своей жизнью так, как хочет. Если ты не захочешь мне помочь, я не стану тебя винить. Правда. Я все пойму.

Геннадий прищурился:

— А ты?

— Я для себя уже все решила, — твердо ответила Лариса. — И теперь не поверну назад, чего бы мне это ни стоило.

С минуту они оба молчали. Геннадий курил, Лариса положила подбородок на сжатые кулачки и прикрыла глаза. Наконец он сказал:

— Хорошо. Я буду с тобой.

… В комнату они вернулись вместе. Бабаев, Кириллов и Бебиков смотрели на них выжидательно, переводя взгляды с нее на брата и стараясь угадать, о чем они договорились на кухне. Лариса не стала испытывать терпение друзей и сказала:

— Гена с нами. Все в йорядке.

Лица троих мужчин разгладились, словно они хором издали тайный вздох облегчения. После ухода Геннадия и Ларисы на кухню они десять минут провели в мучительном ожидании. Каждый решал про себя: что делать, если Геннадий откажется? Тоже отказаться? Или пойти на дело без него? Но где гарантия, что он их не сдаст?

— Итак, мы решили главное. Теперь нужно договориться, кто и какую часть работы на себя возьмет.

— Что касается меня, — сказал Бебиков, — то моя роль предельно ясна. Исполнитель из меня — с моим слепым глазом — никакой. А вот подготовить «инструмент устранения» я смогу.