Следующим вечером я занят, и на другой день тоже. Во вторник у нас с Джеки «годовщина» (по крайней мере, так считает Джеки; что до меня, то я, блин, не въезжаю, откуда у нас могут взяться годовщины, если мы даже не обручены, и вообще — годовщина чего? Мы встретились на вечеринке, нажрались там и перепихнулись на куче чьих-то курток в одной из комнат, вот и все дела). Так или иначе, закончилось тем, что мы поехали на Запад, поели там, а потом надрались в клубе.
В среду я никуда, на хрен, не пошел. Чувствовал себя дерьмом.
Итак, сегодня четверг, и я снова выхожу из дома.
Прихожу на место чуть раньше, где-то без пятнадцати девять. В это время на улице ты вызываешь чуть меньше подозрений, но, с другой стороны, вокруг больше народу и люди могут обратить внимание, что ты слоняешься тут без дела. Сперва я прошел мимо дома, заметил, что занавески снова задернуты. Не совсем понятно, включены лампы на полную или нет: небо еще не совсем стемнело.
Я даже замедлился, чуть не остановился, когда услышал приближающиеся шаги. И тут же по-быстренькому пошел дальше. Вряд ли вам захочется, чтобы кто-то из соседей увидел, как вы пялитесь на чужой дом. Всегда найдется парочка таких любопытных засранцев. Вызовут полицию, и глазом моргнуть не успеешь. Конечно, полиция ничего не сделает в большинстве случаев, но если они заподозрят, что кто-то замышляет ограбление, то могут начать патрулировать улицу, когда нечем заняться.
Так что я ускоряю шаг и, подняв взгляд, вижу, что мне навстречу идут люди. Трое. Вообще-то нас разделяет не меньше тридцати ярдов, что удивительно. По звуку казалось, будто они куда ближе. Я просто иду дальше, прямо на них. Не насвистываю, конечно — думаю, в наше время мало кто свистит на ходу, что достаточно печально, на мой взгляд, — но держусь максимально непринужденно.
И вот когда я подхожу к ним, а они ко мне — загораются уличные фонари. Один из фонарей стоит прямо рядом с нами, когда мы проходим мимо друг друга, и вдруг большие тени падают на дорогу передо мной. Я смотрю на прохожих и вижу, что это мужчина и женщина. На голове у женщины шляпа с большими мягкими полями — когда-то, наверное, такие были в моде, — а мужчина в этот момент смотрит в другую сторону, куда-то на улицу. Она в тени, он отвернулся, так что их лиц я не вижу, и это хорошо, как по мне. Если я не разглядел их лиц, значит, они не видели моего, если вы понимаете, о чем я.
Я прохожу мимо них, вернее, обхожу, потому что они оба довольно здоровые, и вдруг оказываюсь под прицелом пары глаз.
За их спинами идет девчонка. Поравнявшись с ней, я вижу, что она смотрит прямо на меня.
Я быстро отворачиваюсь, и вот их уже нет.
У меня перед глазами стоит лицо девочки, то, как она медленно поворачивает голову ко мне. Честно говоря, жутковатая девочка. Лицо у нее не было изуродованным, ничего такого, просто реально огромное. И глаза как будто навыкате, такие придают придурковатый вид.
Но она была еще совсем малая, и мне показалось, что она улыбалась.
Я дохожу до угла, совершенно спокойно. Завернув за угол, я оборачиваюсь и быстренько смотрю назад. И замечаю две вещи. Я вижу, как все трое заходят в дом. Оказывается, они вовсе не соседи. Это жильцы того самого дома. Владельцы украшений. Те, кого я собираюсь обокрасть.
Второе, на что я обращаю внимание, — это то, что фонарь, мимо которого мы проходили, больше не горит.
* * *
На другой день мне слегка не по себе, если честно. Сам не знаю отчего. На меня это не похоже. Обычно я довольно хладнокровный парень, отношусь ко всему философски и все такое. Но, сам того не замечая, я заваливаюсь в паб еще до полудня, чего за мной обычно не водится (по крайней мере, по будням, если, конечно, на будний день не выпадает праздник) и к вечеру успеваю прилично нагрузиться. Я сижу один за столиком в дальнем конце помещения, опустошаю пинту за пинтой. Часа в три в паб заваливается Клайв, я выпиваю и с ним пару раз, но все проходит тихо. Я не особо разговорчив, и в конце концов он уходит играть в пул с каким-то мужиком. Забавно вообще-то получилось: какой-то напыщенный задрот зашел сюда по ошибке, думал играть на деньги. Клайв размотал его как мальчишку.
Так вот, сижу я тут, размышляю, пытаюсь понять, откуда во мне это странное чувство. Может, дело в том, что я встретил людей, которых собирался обокрасть? Обычно такого не случается. Я просто прибираю к рукам барахлишко, которое валяется в чьем-то чужом доме. Оно становится моим, и я делаю с ним все, что захочу. Я вижу в побрякушках только их цену. Но теперь я знаю, что украшения принадлежат той женщине в шляпе. И что сестра База смотрит телик, который раньше принадлежал той девочке, которая смотрела на меня. Ладно, она та еще страхолюдина, но быть уродкой — это уже само по себе плохо, а тут еще кто-то крадет твою любимую вещь.