Чет и нечет (полный текст)

Салман понял: уважительно заговорил с ним гордый Доспаев, признал верх за Салманом Мазитовым. Но радости от победы не было. Откуда-то стыд пролез: кому мстил? Девчонке! Салман прежде не знал этого едкого чувства - стыда. Незачем был ему в прежней жизни стыд. А тут подловил, взялся щипать. Салман глаза спрятал: «Ладно, буду тихо, я не гордый, я везучий, не опоздал…»

Над самым ухом Витькина мать шепнула:

- Спит, ослаб. Бедный малыш! Пойду Вите скажу. Он прибежал. Маша там, сын Мусеке, все ребята. Я им сейчас скажу. Что им сказать, Сакен Мамутович? Девчонки просятся по очереди дежурить.

- Очень похвально, однако нет необходимости. Дежурства, Наталья Петровна, допускаются тогда, когда они нужны больному, а не тем, кто рвется дежурить. Скажите им, чтобы шли по домам.

- Хорошо, я скажу. Там и Сауле.

- Тем более, что там и Сауле.

Салману думать стало трудно, больно. «Не о чем мне больше думать, тихо полежу, отдохну, думать не буду; пора беспамятливым стать, такое мне время пришло - не боязно, я не маленький, мне время пришло - беспонятливым стану, все, что знал, забуду, из больницы выйду - живи без оглядки…»

Доспаев сказал:

- Вот теперь он на самом деле спит. Спокойной ночи, Наталья Петровна.

Глава четвертая

Еркин проснулся от запаха яичницы с салом. За столом, завесив лампочку газетой, сидели дядя Паша и Ажанберген.

- Уже ехать? Я проспал?

- Какой там! Два часа ночи. Ты погляди, Еркин, вот сидит счастливый человек, он только что стал отцом. - Дядя Паша еще что-то говорил, а человек, который стал отцом, знакомый Еркину Ажанберген из Тельмана, улыбался от уха до уха: успокоенно, блаженно. - Если тебе, Еркин, не спится, давай сюда за стол. Поговорим про жизнь, обменяемся опытом. Ажанберген у нас самый старший, отцом стал, сыну два часа от роду, вес три восемьсот. За Ажанбергеном по званию следующий я. В армии отслужил - раз, женатый - два. А ты у нас самый молодой и пока что холостой. Ночь нынче у нас, мужики, святая. Во-первых, выпивки нет и не надо: мне завтра пацанов везти в Жинишкё-Кум. Во-вторых, человек новый на свет явился и выбирает, как говорится, свой жизненный путь: в чабаны ему идти, в шоферы или - попроще - в академики. А в-третьих, у меня лично свой праздник - чудотворное спасение Паши Колесникова… Между прочим, когда у меня сын родится - хотя Тоня дочку хочет! - так вот сына я непременно Сашкой назову, в честь своего спасителя.

Еркин вылез из-под одеяла, пересел к гостям за стол, ковырнул яичницу.

- Что в жизни самое главное? - философствовал Паша. - В жизни как на незнакомой дороге. Ты сумей каждый ухаб вовремя вблизи увидеть, чтобы, значит, вовремя вправо-влево взять. В тот же момент успевай замечать, что у тебя по сторонам. И главное - далеко вперед гляди. По ближним кочкам дорогу не определяют, вперед глядеть надо - сколько глаз достает… Ты туда через час доберешься, а глаз уже побывал, примерился… Ближнее, значит, нужно в жизни зрение, боковой обзор и дальнее…

Ажанберген молча слушал или не слушал - улыбался блаженно. Из второй комнаты, где Еркин не топил, вывалился заспанный Исабек.

- Чай есть? В кошму закатался - и то закоченел! - Он сгреб ручищами налитую пиалушку, прихлебывал с оттяжкой, отдувался, отмякал, ни о чем не спрашивал, потому что все проспал, забравшись с горя в садвакасовскую зимовку.

- Едешь завтра? - спросил Исабека Паша.

- Не… Голова оставил на дополнительные. А то завалю на экзаменах и казахский и русский. Гавриловна по алгебре сто задачек задала. - Исабек не врал, не хитрил. Директор на самом деле не отпустил его на зимовье, где родичи, где лишние расспросы, где Амина, где в придачу ко всему - этого директор не мог заранее знать, но мог предвидеть - появятся вести: первого в поселке силача положил солдат из городка.

- Ты, Исабек, правильно держишь, - философствовал Паша. - Аттестат любой ценой добыть надо. А после куда? На курсы чабанов-механизаторов?

- Не, в военное училище. На каникулах съезжу в военкомат, договорюсь…

- Ты? В училище? - не поверил Еркин.

Ажанберген слушал - не слушал, улыбался блаженно: четвертый час идет его сыну, малой зеленой почке сильного дерева, глубоко ушедшего корнями в здешнюю землю.

- В пограничное хочу. В Алма-Ату. Мы для них лошадей поставляем. У нас в горах буду служить или на Кавказе. - Исабек хотел показать себя не побежденным, а напротив - что он уже забыл о чем-то случившемся сегодня и весь в думах о своем будущем. Он всегда отличался недогадливостью, сегодня в особенности. О том, что случилось с Пашей, с Еркином и отчего так сияет Ажанберген, Исабек узнает когда-нибудь после, а может, и вовсе не узнает.

Исабек принес из холодной комнаты кошму: то ли по белому полю черный узор, то ли по черному - белый. Еркин помнит: когда мать делала последнюю свою кошму, одинаковый кроила узор - что черный, что белый, - после точно влился завиток в завиток. Жизнь людей тоже бывает совсем разная, а встретятся - и непохожее сошлось.