Четки Изабеллы Кастильской

– Тетя Шура, а помните вы такую Лиду Карасеву? Она у вас до меня жила…

– Лиду-то? Лиду, конечно, помню. Фамилии я никогда не спрашиваю, до фамилии мне дела нет, а Лиду помню. Тоже примерно как ты – пожила несколько дней и съехала. Только ты хоть мне сказала, что съезжаешь, а та-то, Лида, вообще ни полслова. Ушла из дома – и не вернулась, даже за вещами не пришла…

– И вы про нее ничего больше не знаете? Где она теперь, что с ней? Не заходила она, не звонила?

– Говорю тебе – ничего! Даже за вещами…

– За вещами не пришла, говорите? – заинтересовалась я. – А можно мне на эти вещи посмотреть?

– Вот тоже – вспомнила! – Тетя Шура пьяно усмехнулась. – Уж сколько времени прошло! Армен Ованесович после того уже раза три приходил… или даже четыре…

– Кто? – удивленно переспросила я, пытаясь понять, какое отношение неизвестный мне Армен Ованесович имеет к вещам настоящей Лидии Карасевой.

Тетя Шура воровато взглянула на меня, испуганно прикрыла рот ладонью – видимо, по пьяному делу сболтнула лишнего. Тут же она забормотала:

– Какой такой Ованесович? Не знаю никакого Ованесовича… первый раз слышу…

Тут я применила, должно быть, жестокий, запрещенный прием: подняла бутылку над ее рюмкой, наклонила, но недостаточно, чтобы из нее полился коньяк.

Тетя Шура завороженно следила за бутылкой, потом обиженно взглянула на меня:

– Ты наливай, наливай! Что же ты не наливаешь? Раз принесла коньяк, надо наливать!

– Кто такой Армен Ованесович? – спросила я голосом заправского следователя.

– Кто-кто, – забормотала Шура. – Известно кто… старичок один, живет тут неподалеку… хороший такой старичок, хозяйственный… когда от меня кто-то съезжает и вещи оставляет, я все в кладовку отношу, а потом Армен Ованесович заходит и кое-что из тех вещичек берет…

– За деньги? – уточнила я.

– Ну, само собой, за деньги. Не при коммунизме живем, деньги никто не отменял. Да только какие там деньги, – поспешно добавила тетя Шура. – Копейки!

Я налила рюмку до половины и снова приподняла бутылку, продолжив допрос:

– Короче, этот Армен Ованесович забрал все вещи, которые остались после Лиды?

– Ну, забрал! – резко ответила тетя Шура. – А что? Я в своем праве, она съехала, ничего не сказав…

– Но деньги-то вы с нее вперед взяли!

– Ну и что? Там и вещей-то всего ничего было, да и то он не все взял, кое-что оставил, сказал, что это никому не нужно…

– Ага! Значит, что-то осталось! Или вы все выбросили?

Что-то подсказывало мне, что тетя Шура ничего не выбрасывает. И я не ошиблась.

– Ну, кое-что осталось… – неохотно призналась она. – На антресолях у меня лежат…

– А можно мне на эти вещи взглянуть?

В глазах тети Шуры снова вспыхнул хитрый блеск.

– Сколько?

– Ну, тетя Шура, имейте совесть! Я же только взглянуть! Вы же сами сказали, что они никому не нужны!

С этими словами я наполнила ее рюмку до краев. Лучший способ допроса – сочетание кнута и пряника.

Тетя Шура выпила коньяк, крякнула и проговорила с тяжелым вздохом:

– Ладно, пользуйся моей добротой! Покажу, что осталось. Вот знаю, что нельзя с людьми по-хорошему, а все равно даю слабину. Видно, такая уж я от природы добрая… жизнь меня учила-учила, а я все одно даю слабину…

Она поднялась и неуверенной походкой потащилась в коридор, по дороге прихватив табуретку.

В коридоре она поставила эту табуретку и принялась на нее взбираться. Со стороны это напоминало восхождение на Эверест.

– Тетя Шура, может, лучше я? – предложила я, представив, как она свалится с этой табуретки и что-нибудь себе сломает. И что мне с ней потом делать?

– Ты?! – Она взглянула на меня недоверчиво. – Нет уж, я сама!

Видно, ей никого не хотелось подпускать к своим сокровищам.

С огромным трудом она взгромоздилась на табурет, открыла дверцу антресолей и принялась там рыться. Наконец нашла то, что искала, закрыла антресоли и спустилась, прижимая к груди картонную коробку из-под печенья «Красная Москва».

– Вот они, Лидины вещички! – проговорила тетя Шура таким тоном, как будто нашла на своих антресолях золотой самородок или жемчужное ожерелье. – Пользуйся! – И она с явной неохотой вручила мне заветную коробку.

Я вернулась на кухню, поставила коробку на стол и открыла ее.

– Все равно Армен Ованесович это не взял, – повторила тетя Шура, встав у меня за спиной и внимательно следя за моими руками, как картежник за руками шулера.

Я осмотрела содержимое коробки.

Там была потертая, порванная с одной стороны матерчатая косметичка, пустой пузырек синего стекла, одна черная вязаная перчатка на левую руку, сломанная шариковая ручка и одноразовая зажигалка, наверняка не работающая.

Тетя Шура в очередной раз убедилась, что в коробке нет ничего сколько-нибудь ценного, вздохнула с сожалением и села на прежнее место за столом.

Перехватив ее озабоченный взгляд, я плеснула в рюмку коньяку и достала из коробки косметичку.

Косметичка была, как уже сказано, старая и потертая. На углу ее были вышиты инициалы В и Д. Значит, или эта косметичка принадлежала не Лидии Карасевой, или это, как и в моем случае, была не настоящая ее фамилия.

Я расстегнула молнию и высыпала содержимое косметички на стол.