Четверка сравнивает счет

— Можешь не беспокоиться насчет возврата мне тарелки. Можешь отдать ее на «младенческом душе».

Мой голос повысился на октаву:

— На «младенческом душе»?

— Мне нужно идти, — продолжала она. — Собираюсь навестить соседку в больнице. — Она наклонилась вперед и понизила голос. — Рак, — прошептала она. — Ужасно. Ужасно. Она просто гниет. Внутренности сгнили, и сейчас у нее язвы по всему телу. У меня была кузина, которая вот также гнила. Она стала черной, а перед смертью у нее отвалились пальцы.

— Бе-е-е.

— Ну, — произнесла она, — приятного аппетита. Наслаждайся блюдом.

Я помахала ей ручкой на прощанье и потащила теплое блюдо на кухню. Поставила его на прилавок и пару раз постучала головой о дверцу шкафа.

— Ай.

Потом подняла уголок фольги и заглянула внутрь. Лазанья. Пахнет хорошо. Я отрезала себе кусочек и положила на тарелку. Несколько секунд я сидела в размышлении, когда домой пришел Морелли.

Он посмотрел на лазанью и вздохнул:

— Тетушка Лоретта.

— Угу.

— Это уже выходит за всякие рамки, — произнес он. — Пора это прекратить.

— Думаю, они планируют «младенческий душ».

— Вот дерьмо.

Я встала и вымыла тарелку. Так у меня не будет соблазна отрезать еще кусок лазаньи.

— Как сегодня дела?

— Не то чтобы очень.

— Хочешь об этом поговорить?

— Не могу. Работаю с федералами. Это не предполагает публичную огласку.

— Ты мне не доверяешь.

Он отрезал ломоть лазаньи и присоединился ко мне за столом.

— Разумеется, я тебе доверяю. Это я Мери Лу не доверяю.

— Я же не рассказываю Мери Лу все подряд!

— Послушай, это не твоя вина. Ты женщина и потому болтушка.

— Это просто отвратительно! И так сексистски!

Он откусил лазанью:

— У меня есть сестры. Я знаю женщин.

— Ты не знаешь всех женщин.

Морелли взглянул на меня:

— Я знаю тебя.

Я ощутила, как загорелось мое лицо.

— Ага, ладно, нам стоит об этом поговорить.

Он откинулся на кресло.

— Выкладывай, что у тебя на уме.

— Не думаю, что я готова к ни к чему не обязывающему сексу.

Он подумал секунду и едва заметно кивнул:

— Тогда у нас проблема, потому что я не думаю, что готов к женитьбе. По крайней мере, не сейчас.

Ух ты. Большой сюрприз.

— Я не имела в виду женитьбу.

— Так что ты предлагаешь?

— Я ничего не предлагаю. Думаю, я просто за установление ограничений.

— Знаешь, ты одна из тех женщин, что сворачивают мужикам мозги. Мужики пускают машины с мостов и ударяются в запой из-за таких, как ты. И в булочной тогда ты тоже была виновата.

Я сузила глаза.

— Хочешь объяснить?

Морелли улыбнулся:

— Ты пахла, как пончики с джемом.

— Ты просто ничтожество! Именно это ты написал на стене в туалете магазина Марио. Ты написал, что я была теплой, сладкой и вкусной, и тебе хотелось меня съесть. А потом продолжил описание, как ты делал это! Все дошло до моих родителей, и меня заперли на три месяца. Совести у тебя нет!

Глаза его потемнели:

— Не путай меня с восемнадцатилетним подростком.

Пару секунд мы буравили друг друга взглядом, и молчание нарушил звук, словно что-то влетело в окно гостиной.

Морелли сорвался с кресла и побежал в переднюю комнату. Я не отставала, чуть не врезалась в него, когда он резко остановился.

Посреди гостиной лежала бутылка, горлышко которой было заткнуто горящей тряпкой. Коктейль Молотова не взорвался, потому что бутылка не разбилась от удара.

Морелли обошел бутылку, выскочил в холл, а оттуда за дверь.

Я добралась до двери как раз, чтобы увидеть, как Морелли целится и стреляет по удаляющейся машине. Только оружие не стреляло. Выходило «клик, клик, клик». Морелли, не веря своим глазам, посмотрел на пистолет.

— Что-то не так? — спросила я.

— Это же твой пистолет. Я вытащил его из ящика, когда пробегал по холлу. В нем же нет пуль!

— Пули вызывают у меня дрожь.

Морелли смотрел онемело:

— Что хорошего в незаряженном пистолете?

— Им хорошо пугать народ. Или можно им стукнуть кого-нибудь. Или можешь разбить им окно… или колоть грецкие орехи.

— Ты узнала ту машину?

— Нет. А ты видел водителя?

Морелли покачал головой.

— Нет.

Он прошествовал в дом, взял свое оружие и пейджер с кухонного прилавка и пристегнул их к ремню. Потом вызвал диспетчера и дал описание машины. Затем позвонил кому-то насчет номера машины. Он достал запасную обойму из ящика кухонного стола и положил в карман, пока ждал номер.

Я стояла позади него и пыталась оставаться спокойной, но внутри у меня все тряслось, я вспоминала свою разрушенную квартиру. Если бы я была дома, в кровати, когда взорвалась бутылка, то уже была бы убита и обуглена до неузнавания. А пока я просто потеряла все, что у меня было. Не то чтобы этого было много… но это было все, что у меня есть. А сейчас это снова чуть не произошло.

— Это из-за меня, — произнесла я, с облегчением заметив, что голос мой не трясется и не выдает меня.

— Наверно, — согласился Морелли. Он буркнул что-то в телефон и повесил трубку. — Машина была заявлена как украденная пару часов назад.

Он осторожно взял бутылку кухонным полотенцем и положил ее в бумажный пакет. Затем поставил пакет на кухонный прилавок.

— К счастью, этот парень плохо размахнулся, и когда бросил бутылку, она приземлилась на ковер.

Зазвонил телефон, и Морелли схватил его.