Четверо Благочестивых. Золотой жук

У Мэлэна задергались губы. Неожиданно он повернулся и бросился из комнаты на улицу. И в ту же секунду грянул выстрел. Леон вскочил, нырнул в черный прямоугольник двери и… споткнулся о распростертое мертвое тело Корнелиуса Мэлэна и полетел кувырком на землю.

Позже, когда прибыла полиция и люк над колодцем был сорван, был найден еще один труп. Он лежал на дне, куда его сбросил Корнелиус.

– Очевидно, Джоунс был замечен, когда пытался взломать замок на люке, из-за чего и был застрелен, – сказал Леон. – Поразительно, не правда ли? После того что я наплел старику о теле… Я-то рассчитывал, что Корнелиус скорее согласится отдать деньги, чем допустит, чтобы его колодец обыскали, не более того.

– Действительно поразительно, – согласился Манфред. – Но еще больше вы удивитесь, когда узнаете настоящее имя Джоунса.

– Как же его звали?

– Дрейк, – спокойно произнес Манфред. – Полиция сообщила об этом по телефону за час до вашего возвращения.

Глава 13. Англичанин Коннор

Трое благочестивых засиделись за обедом дольше обычного. Пуаккар был непривычно разговорчив… и серьезен.

– Истина заключается в том, милый Джордж, – обращался он к сидевшему молча Манфреду, – что мы занимаемся ерундой. Ведь по-прежнему совершаются преступления, за которые закон не может покарать преступника, преступления, единственным достойным и логическим наказанием за которые является смерть. Да, мы приносим определенное добро. Да, мы восстанавливаем справедливость. Но чем в таком случае мы отличаемся от любого другого детективного агентства?

– Пуаккар не подчиняется законам, – негромко произнес Леон Гонзалес. – Настоящий дикарь. Смотрите, как пылают его глаза! Он жаждет крови!

Пуаккар весело улыбнулся.

– Все мы знаем, что это правда. Я знаю трех человек, каждый из которых заслуживает, чтобы стереть его с лица земли. Они калечили жизни других, не выходя за рамки закона… Так вот, я считаю, что…

Пока он говорил, Манфред вспоминал Тери, четвертого из «Четверых благочестивых», который умер в Бордо и, умерев, выполнил свое жизненное предназначение до конца. Возможно, когда-нибудь история о Тери еще будет рассказана. Манфреду вспомнилась тихая теплая ночь, когда Пуаккар держал такую же речь. Тогда они были моложе, справедливость была их кумиром, и ради нее они были готовы убивать, не раздумывая…

– Мы уважаемые, законопослушные граждане, – сказал Леон, поднимаясь с кресла. – А вы, мой друг, пытаетесь совратить нас с пути истинного. Я отказываюсь сходить с этого пути!

Пуаккар, не поднимая головы, посмотрел на него из-под тяжелых бровей.

– Вопрос лишь в том, кто первый из нас сорвется и вернется к прошлому, – со значительным видом произнес он.

Леон не ответил.

Было это за месяц до появления той самой пластинки. О том, как она попала в руки «Четверки», стоит рассказать отдельно. Пуаккар, отправившийся в Берлин на поиски человека, называвшего себя Лефевр, однажды солнечным утром, прогуливаясь по Шарлоттенбургу[69], заглянул в антикварную лавку, чтобы купить кое-что из старинной турецкой керамики, выставленной в витрине. Выбрал он две голубые вазы, которые запаковал и послал в Лондон в дом с серебряным треугольником на Керзон-стрит.

Золотой браслет нашел Манфред. У него порой случались приступы домовитости, и вот однажды он решил эти вазы помыть. Оказалось, что внутри они забиты всяким мусором. В одной обнаружилась старая, разорванная на клочки сирийская газета. Потребовалось огромное терпение и кропотливая работа кусками проволоки, чтобы извлечь их на белый свет. Работа близилась к концу, когда Манфред услышал металлический звон и перевернул вазу вверх дном. В кухонную раковину выпал золотой браслет в форме цепочки с пластинкой, на которой с двух сторон было что-то написано мелкой арабской вязью.

Совершенно случайно в момент этого интересного открытия в той же кухне находился мистер Дориан из «Ивнинг геральд», а мистер Дориан, как известно, величайший из собирателей сплетен, чья нога когда-либо ступала на Флит-стрит. Этого моложавого вида сорокаслишнимлетнего мужчину, который выглядит двадцатислишнимлетним, можно встретить на театральных премьерах, на некоторых особо торжественных приемах, на открытиях военных мемориалов (во время войны он служил артиллеристом и был не раз отмечен командованием за проявленную доблесть). Иногда он наведывался на Керзон-стрит и оставался на обед, чтобы повспоминать былые дни, когда он еще работал в «Мегафоне», но никогда раньше визиты эти не приносили ему выгоды с профессиональной точки зрения.

– Пуаккара это не заинтересует, но Леон обрадуется, – сказал Манфред, внимательно рассматривая браслет звено за звеном. – Разумеется, золото. Леон жить не может без тайн и загадок. Иногда сам их сочиняет. Это отправится в его копилку историй.