Четверо детей и чудище

— Я шла по дороге и увидела обезьянку, и маленького котенка, и большого рычащего льва, и рок-звезду с гитарой — и мороженое! — сказала Моди.

Так продолжалось, пока список не раздулся совсем уж до безобразия. Моди с Робби давно выбыли, но мы со Шлёпой не сдавались, тарабанили всю эту чепуху, пока наконец не покатились со смеху.

— Я выиграла! — хохотала Шлёпа.

— Фигушки, я выиграла! — хохотала я.

И мы стали играть в «Я шел по дороге и увидел обезьянку» заново, давясь от смеха. Шлёпа придумала неприличный вариант той же самой игры, так что мы все смеялись до колик.

— Странно, — сказала Шлёпа, отдуваясь. — Так весело, почти как с волшебством.

— А может, это оно и есть? Наше заветное желание — играть и веселиться всем вместе. — Я подавила разочарование. — В книжке о викторианских временах все именно так бы и кончилось. Дети бы вынесли ценный урок, сдружились и научились бы сами придумывать себе развлечения.

— Какая-то нудь нравоучительная, эти твои викторианские книжки, — поморщилась Шлёпа. — И если так, получается — желание коту под хвост, потому что у нас и без волшебства все это было. Мы вместе играем, сдружились, и нам весело.

— Ты со мной не особо сдружилась, — буркнул Робби.

— Да ладно, ты ничего пацан — в малых дозах. Знаешь, я не совру, если скажу, что ты мой любимый брат, — и Шлёпа пощекотала его.

Других братьев у нее и не было, но Робби все равно ужасно обрадовался этому комплименту и довольно завизжал. Потом мы устроили чемпионат по щекотке. Веселее всего было щекотать Моди: она снова и снова взрывалась смехом и беспомощно каталась по земле. Я немножко волновалась за нее — слишком уж малышка раскраснелась, — но, когда я попросила Робби со Шлёпой не щекотать ее больше, она закричала:

— Еще! Еще щекочите! Еще, еще, еще!

— Вам там, похоже, весело, народ, — крикнул папа.

— Последите там за Моди. Как бы она не описалась, — сказала Элис.

На этот раз они явно были не в трансе и, когда набежали тучи, бодро стали собираться.

— Ребята, ох, сейчас ливанет. Не хотелось бы вымокнуть до нитки, как вчера. Пошли домой, — сказал папа.

Я задержалась у ямы. Утрамбовала песок ладонью, а потом написала веточкой:

ОГРОМНОЕ СПАСИБО ЗА ВСЕ.

ПОКОЙТЕСЬ С МИРОМ.

— В каком смысле «покойтесь»? — удивился Робби.

— Так на могилах пишут. Псаммиад же не умер, Розалинда, — сказала Шлёпа.

— Да, я знаю, он просто отдыхает, вот я ему и желаю пребывать в покое, — объяснила я. Я снова похлопала по песку — как будто погладила псаммиада.

И мы отправились домой. На выходе из леса послышалась знакомая мелодия — фургон мороженщика. Моди запрыгала и заголосила:

— Пжалуста! Пжалуста! Пжалуста!

— Нет, Моди, что за глупости. Ты же не хочешь ледяную бяку, напичканную всякой химией? — сказала Элис.

Кто бы говорил про глупости. Моди просто умирала, как хотела «бяку», любой бы заметил.

— Да ладно тебе, мам, купи ей мороженое. Она вчера так расстроилась, когда свое уронила, а виновата вроде я была, — сказала Шлёпа, не подумав.

— Моди вчера ела мороженое? — спросила Элис.

— Нет, в том-то и дело. Давай я ее угощу, можно? Можно я всех угощу? — придумала отвлекающий маневр Шлёпа.

Элис явно собиралась ей возразить, но тут папа сказал:

— По-моему, сногсшибательная идея, Шлёп. Спасибо!

И мы шли домой и ели мороженое. Для Моди Шлёпа попросила самый большой рожок, с малиновым сиропом и радужной крошкой. Малышка уткнулась в него носом, и глаза у нее заблестели. Доесть его она, конечно, не смогла, но целых десять минут была на седьмом небе от счастья.

— Как думаешь, может, мороженое — ее заветное желание? — спросила меня Шлёпа.

— Может, — сказала я.

— Повезло ей — она свое получила и после заката уже ничего не отберут, если только ее не стошнит. А я не думаю, что псаммиад так сподличал бы, уж точно не с Моди, — заметила Шлёпа. — Вот мне надо ждать каких-нибудь пакостей. Он же меня не переваривает.

— Ерунда. Чего ты заладила, что псаммиад тебя не любит? Ему просто не нравится, когда кричат.

— Все равно не понимаю, как он исполнит мое заветное желание, если оно уже один раз сбылось. С концертом на «О2» ничто не сравнится.

— Ты была просто отпад, — сказала я, как и полагается подруге.

— Ну скажи ведь? Эх, вот бы все увидели!

— Дурында. На тот концерт тысяч двадцать пришло.

— Ну да, но я имею в виду… папу, например. Или маму. Или даже твоего папу. — Шлёпа помолчала. — Он тоже меня не переваривает.

— Вовсе нет.

— А вот и да. Я иногда вижу, как он на меня смотрит — мол, и как же это у моей душечки Элис выросла такая ужасная дочь-хулиганка? Что я тут делать буду, когда вы с Робби уедете?

— Будешь с Моди играть. И не смей говорить, что она тоже тебя не переваривает, ты прекрасно знаешь, что она в тебе души не чает, — улыбнулась я. — Она свою Шлёп-Шлёпу обожает.

— Шлёп-Шлёпа! — сказала Моди и подбежала взять Шлёпу за руку. Моди была вся в мороженом и ужасно липкая, но Шлёпа подхватила ее и до самого дома несла на закорках.