Четверть века назад. Часть 2

— Вы остались безъ кавалера, Ольга Елпидифоровна; такъ я…

— А вы только теперь замѣтили? прервала она его смѣясь;- и я такъ бы за ужинъ одна и сѣла еслибы вотъ сей часъ Владиміръ Петровичъ не встрѣтился… А ваша же дама гдѣ?

— Тамъ-съ, за особымъ столикомъ, ожидаетъ, указалъ капитанъ, — тамъ свободно, я два стула даже пригнулъ къ столу для отмѣтки что занято.

— Пригните три!.. Вамъ все равно гдѣ ужинать! обернулась она къ Ашанину.

— Гдѣ вамъ угодно! сказалъ тотъ, поводя плечами самымъ равнодушнымъ образомъ.

— Такъ пойдемте; я сяду между васъ двухъ, рѣшила барышня, взглянувъ еще разъ на капитана и при этомъ, замѣтно лишь для него одного, погрозила ему съ улыбкой пальцемъ.

Ранцевъ снова просіялъ душой и побѣжалъ впередъ указывать имъ мѣста.

VIII

Бѣдный капитанъ, онъ былъ такъ счастливъ за этимъ ужиномъ! Ольга сидѣла подлѣ него, улыбалась… старалась улыбнуться каждый разъ когда онъ обращалъ къ, ней рѣчь, и отвѣчала ему ласково — и разсѣянно… Она какъ-то механически сознавала что надо было обращаться съ нимъ съ этою ласковостью, надо было «не отталкивать его.» Но она старалась не глядѣть на него, не видѣть этихъ «щетинистыхъ усовъ»… и этихъ честныхъ, добрыхъ глазъ, устремлявшихся на нее съ такою безпредѣльною, простодушною любовью. Въ головѣ ея стоялъ туманъ, сердце билось ускоренно и сладко, все существо ея млѣло неодолимо охватывавшимъ ее предвкушеніемъ нѣги, счастья… «Одинъ лишь мигъ,» пѣлъ въ ней опять внутренній голосъ молодой, торжествующей страсти… Но этотъ «мигъ,» она не въ силахъ отказаться отъ него, она извѣдаетъ до дня его сладость. Какъ говорила она наканунѣ Ашанину, она «свободная,» она «понимаетъ что такое жизнь, и хочетъ все, все испробовать въ ней»…. А онъ такъ хорошъ, и ни въ чьихъ уже болѣе другихъ мужскихъ глазахъ не прочтетъ она того что въ состояніи сказать ей эти глаза….

Онъ, онъ думалъ объ одномъ: «какъ только дожить до той минуты!» Онъ уже теперь, заранѣе переживалъ ее: она придетъ — вздумалось бы ей не придти, онъ на все готовъ, онъ ворвется къ ней, ухватитъ, унесетъ ее какъ левъ свою добычу, заглушая крикъ ея своими поцѣлуями, — она придетъ…..

И среди гула и смѣха трапезовавшей кругомъ толпы, въ этой залитой огнями столовой, ему слышался въ безмолвіи и тьмѣ робкій, сдержанный скрипъ женской обуви, скользящей внизъ по ступенямъ узенькой лѣстницы, чувствовалось прикосновеніе, и благоуханіе, и трепетъ всей этой женской прелести, идущей къ нему, замирающей въ его объятіяхъ… Онъ не глядѣлъ на нее, боялся обернуться въ ея сторону, чтобы глаза не измѣнили ему, не выдали того безумнаго чувства блаженнаго и нестерпимаго ожиданія которое владѣло имъ. Онъ не говорилъ съ ней — только кончикъ его ботинки нажималъ слегка подъ столомъ ея бальной башмачекъ — и кровь горячечно билась о его виски, и онъ съ трудомъ осиливалъ дрожь, отъ которой то и дѣло принимались отучать его зубы… Онъ почти ничего не ѣлъ, какъ и не ѣла Ольга, и только отъ времени до времени отпивалъ глотками изъ стакана холодную воду, въ которую вылилъ налитую ему рюмку шампанскаго.

— Давно ль въ водѣ ты горе сталъ топить? продекламировалъ ему но этому случаю сидѣвшій насупротивъ его Свищовъ.

Ашанинъ поглядѣлъ на него и не отвѣчалъ.

Свищовъ перегнулъ голову по направленію Ольги, между которою и имъ стояла большая японская ваза съ цвѣтами:

— Не скажете ли вы, Ольга Елпидифоровна, какое мрачное дѣло замышляетъ сосѣдъ вашъ съ лѣвой стороны?

Ваза и цвѣты помѣщали ему замѣтить яркую краску покрывшую мгновенно все лицо барышни…

Ашанинъ на сей разъ поспѣшилъ отвѣтить:

— Я замышляю освистать первый балетъ который ты поставишь на сцену.

Кругомъ засмѣялись; засмѣялся даже капитанъ Ранцевъ, крѣпко недолюбливавшій Ашанина за его пассажъ съ Ольгой прошлою ночью, но которому Свищовъ еще болѣе претилъ своимъ нахальствомъ.

— Хорошо сдѣлаешь, отшучивался между тѣмъ со смѣхомъ тотъ, — потому что я намѣренъ изобразить въ этомъ балетѣ всякое твое коварство и безобразіе.

Дѣвица Eulampe, давно втайнѣ таявшая по московскомъ Донъ-Жуанѣ, почувствовала себя вдругъ ужасно обиженною за него такими словами.

— Можетъ-быть дѣйствительно и есть такіе, громогласно отпустила она, — которые въ самомъ дѣлѣ и коварные, и безобразные, только ужь конечно не monsieur Ашанинъ!

Новый дружный смѣхъ отвѣчалъ на выходку пламенной «пулярки». Свищову рѣшительно не везло…

Ашанинъ откинулся въ свое кресло, и изъ-за спинъ Ольги и капитана послалъ своей неожиданной защитницѣ глубокій благодарственный поклонъ, приложивъ при этомъ руку къ сердцу. Она вспыхнула до бровей, поспѣшно схватила лежавшій подлѣ ея тарелки букетъ свой и погрузила въ него свое счастливое лицо….