Четвертая мировая война. Будущее уже рядом

• в Южной Корее сделали специальное приложение для телефонов, которое блокирует их работу, если ребёнок совершает несколько последовательных шагов;

• вводят штрафы за использование телефона в движении: в Гонолулу, например, 35 долларов, в Чикаго предлагается штрафовать в 500;

• а ещё ведь есть и Pokemon Go…

Показатели патологической зависимости от смартфона демонстрируют галопирующий рост, количество пострадавших постоянно растёт.

Нейрофизиологические и биохимические изменения головного мозга — это не шутки. Наши обычные тисканья смартфона (действия с приложениями, скролинг ленты и тому подобные «невинные» действия) физически меняют наш мозг.

Благодаря исследованиям нейробиологов из Сидианского университета Китая под руководством Кай Юань мы знаем, что, внимание:

• у цифрозависимых мозг теряет в объёме, то есть буквально «усыхает» на 10–20 % (то есть происходит физическое оглупление людей);

• в процесс атрофии вовлечена лобная доля, которая регулирует исполнительные функции, планирование, определение приоритетных целей, обеспечивает контроль импульсов;

• кроме того, были диагностированы зоны атрофии в так называемом полосатом теле, что влияет на способность человека противостоять искушению и подавлять социально неприемлемые импульсы.

Что ж, получив эти вводные, мы переходим к двум новым заболеваниям цифрового века: к психической недоразвитости, которая проявляется «цифровым слабоумием», и к глупости, так сказать, структурной, которая и получила название «информационной псевдодебильности».

Цифровое слабоумие

Цифровое слабоумие — это не просто забывчивость. Цифровое слабоумие — это когда люди не задумываются над тем, что делают.

МАНФРЕД ШПИТЦЕР

Есть, честно говоря, в этом какая-то ирония… Сейчас вы поймёте, о чём я.

Говоря о возникновении искусственных нейронных сетей, я уже упоминал Дональда Хебба, которому принадлежит авторство первого работающего алгоритма обучения.

Родился Дональд во врачебной семье, родители воспитывали мальчика по методу Монтес-сори, что позволило ему развиваться лучше сверстников и поступить сразу в третий класс. Но врачебная стезя его как-то не увлекала, поэтому он закончил бакалавриат по искусству, а затем увлёкся психологией.

В конце концов, он нашёл что-то на стыке между медициной и психологией, стал психофизиологом, или, как бы мы теперь сказали, — нейропсихологом. Кроме того, серьёзно занимался преподаванием (обучаясь в заочной аспирантуре Университета Макгилла, он одновременно стал директором одной из неблагополучных школ Монреаля).

Впрочем, серьёзной наукой он стал заниматься уже в Чикагском университете и в Гарварде под руководством видного специалиста в области поведенческой психологии Карла Спенсера Лешли, сосредоточившись на понятии «нейронных ансамблей», резонно предполагая, что мысленная репрезентация внешних событий отражается в иерархической структуре этих самых нейронных ансамблей.

Чуть позже, работая уже под руководством Уайлдера Плейнфида, о котором мы тоже уже говорили, Хебб изучал феномен пластичности нервной ткани и показал, например, что при черепно-мозговых травмах у детей мы, за счёт эффекта пластичности, можем при правильном и активном подходе ожидать полного восстановления функций (со взрослыми так просто не получается).

С 1942 года ему выпадает замечательная возможность работать в легендарном Национальном исследовательском центре приматов Иеркса, где, насколько мы можем судить, и началась его работа над книгой «Организация поведения: нейропсихологическая теория» (The Organization of Behavior: A Neuropsychological Theory)[43], которую, в общем-то, можно назвать культовой. И не просто культовой, а дважды культовой!

Для будущих создателей нейронных сетей он со своей «Организацией поведения» как отец родной, поскольку здесь он сформулировал свой «нейрофизиологический постулат» (или ещё его называют «правилом Хебба»), согласно которому обучение заключается в изменении «силы» синаптической связи. С этим вроде как всё понятно.

Но и для психологов развития он сделал немало, доказав, что детскому мозгу крайне важна «обогащённая среда» (тут всё сошлось — от Монтессори и факультета искусства до педагогического опыта, нейропластичности и обучения шимпанзе). А началось всё с крыс…

У Дональда было две дочки — Мери и Джейн, и он принёс им с работы лабораторных крыс в качестве домашних питомцев. Когда же через некоторое время их нужно было вернуть обратно, то обнаружилось, что те значительно превосходят собратьев, не покидавших стен лаборатории, в тестах на обучаемость.