Таким образом, получалось, что опыт жизни в богатой стимулами среде оказал существенное позитивное воздействие на способность животных к обучению, что Хебб интерпретировал как существенные изменения в их мозге. Так и возник «нейрофизиологический постулат»: под влиянием стимуляции, связанной с обучением, синапсы видоизменяются.
В 1960-х годах исследователи Калифорнийского университета в Беркли решили проверить идею Хебба и создали «обогащённую среду» для грызунов — оборудовали их жилища большим количеством игрушек, препятствий, скрытыми кормушками и беговыми колёсами. Они также объединили животных в группу, чтобы те могли общаться и играть.
Исследование показало, что большое количество сенсомоторных и социальных импульсов изменило структуру и функции мозга грызунов. Они не только лучше выполняли задания на обучаемость, но и объём их мозговой ткани увеличился по сравнению с теми животными, которые жили в обычных лабораторных клетках. Определение Хеббом пластичности не включало в себя рост мозга.
Сейчас всё это, конечно, звучит как набор прописных истин, но когда Хебб создавал свою теорию организации поведения, даже заикнуться о том, что мозг может столь существенно физически изменяться лишь под воздействием нового опыта и обучения, было неслыханным нахальством, граничащим с антинаучной ересью.
Вот в этом, собственно, и состоит ирония: Дональд Хебб одной и той же работой открыл дорогу искусственному интеллекту, а другой — тем же самым «постулатом» — предупредил нас о том, как не попасть под его влияние. Но идею с искусственным интеллектом разглядели, а вот про детей позабыли…
Даже крысы становятся умнее, если их поместить в богатую внешними раздражителями, да вдобавок ещё и комфортную социальную среду. А в какую среду помещены современные дети?
Вы, вообще, давно слышали детский крик? Нет, я совершенно серьёзно спрашиваю…Современные дети не кричат, потому что, как только они начинают кричать, им тут же, в качестве интеллектуальной соски, дают в руки гаджет — телефон или планшет. И это магическим образом успокаивает любого ребёнка. Гаджеты превратились в универсальных бэби-ситтеров, нянек, воспитательниц и бабушек.
И теперь уже ничто не может отвлечь молодых родителей от «отвлечённого родительства» — у каждого по своей «соске».
Но чем, с точки зрения нейрофизиологии, плохо, что дети сразу погружаются в ту информационную среду, в которой им предстоит дальше жить? В конце концов, они для неё — для этой новой цифровой реальности — нами и воспитываются.
Проблема здесь вот в чём: при рождении, как мы с вами уже знаем, наши мозги представляют собой лишь заготовку к человеку, а вовсе не человека, каким он будет, когда вырастет.
Мы пока — лишь полено, из которого папе Карло ещё только предстоит выстругать человека. В результате его работы до половины, как мы теперь знаем, нейронов умрёт, а какие-то свяжутся в мощные нейронные ансамбли. И от того, свяжутся ли они должным образом или как-то не так, многое зависит.
Для правильного связывания, которое будет продолжаться минимум до 21 года (причём в ряде исследований показано, что и до 27), необходимы средовые факторы, адекватные нашему биологическому мозгу, а не цифровой реальности, к которой вроде как необходимо приготовить ребёнка.
Есть правила, которые нарушать нельзя. Например, детям нужна мелкая моторика, но современные дети больше не ощупывают окружающий их мир — они тыкают своими пальчиками в экран планшета. Им нужен опыт пространственных взаимотношений объектов друг с другом, которые не даёт телефон; наконец, им нужна богатая социальность, которую не заменить общением с виртуальными «друзьями».
Если мозг ребёнка не ощущает окружающий мир на, так сказать, кончиках своих пальцев, его базовые психические функции формируются, прямо скажем, скверно.
Отсюда неспособность сосредотачиваться и удерживать внимание, понимать подтекст и последовательно, логически рассуждать, а также трудности в самоконтроле и двигательная гиперактивность и т. д.
Какова внутренняя механика этих нарушений? Дело в том, что за каждый соответствующий режим работы отвечает специальная функциональная сеть мозга, нуждающаяся в длительном и последовательном формировании в опыте.