Четвертая стена.

— Знаешь, Алекс, — перебил его я и протяжно продолжил, — Можешь, пожалуй, не объяснять. Я понимаю, почему ты так сделал. Или просто догадываюсь… Тем не менее, я полагаю, что… Что ты не хотел мне проблем. Чтобы полиция села мне на хвост… И… Так далее…

— Джерри, я… — не успел Алекс закончить, как я снова его перебил.

— Но! Но… Неужели не было иного выхода?

— У меня не было иного выбора, друг… Я должен был уйти, но… Не только поэтому. Это не единственная причина.

— Да? А какая еще есть причина?

— Я должен был стать сильнее. Сильнее, чтобы суметь оберегать своих близких. Но и тут я провалился…

— Вот как… Знаешь, Алекс. Чтобы оберегать своих близких не надо быть сильным; надо быть рядом с ними! Рядом со мной! Ты мне был нужен!

В этот самый момент я почувствовал некую слабость. Я думал выпить то, что было налито у меня в стакане, но тело подвело меня, и я пролил вино на себя. А затем заснул. Наверно. А когда пришел в себя, то к нам уже пришли гости. Моя подруга и ее… Мои подруги. Мы должны были что-то там делать на следующий день, но… Сами понимаете.

* * *

— Кирилл, Вы неоднократно подмечали, что Алекс вел себя, как щенок, который соскучился по своему хозяину. И вы же упомянули, что у него была своя комната в вашей квартире, и, в целом, он вел себя в вашем доме фривольно, зная, куда и зачем идти, не спрашивая при этом разрешение.

— К чему Вы клоните?

— Подумайте… Разве это не ситуация из разряда «Мы в ответе за тех, кого приручили»? Вы дали ему дом. Причем не только физически. Вы впустили его в свое сердце и ваш с ним диалог тому подтверждение. И он все еще верит в тот дом и то сердце. И, соответственно, ведет себя так, как человек, которому вы важны. Вы не думали понять его позицию?

— Алекс ведет себя так, как ему выгодно себя вести. Если бы ему был важен так дом этого сердца, как вы выражаетесь, он бы вернулся куда раньше, а не спустя два года. Более того, он же отказывается идти на контакт. Я спросил его, что он делал это время, а что он мне сказал? Вот именно…

— Вы еще пробовали с ним общаться на тему того, что он делал эти годы без Вас?

— Конечно. Но каждый раз одно и то же. Либо молчание. Либо взгляд в пустоту. Либо…

— Либо что?

* * *

Это случилось дома у Греты. Уже наступила зима. Но это определенно было до Нового Года. Возможно, в день Католического Рождества… Неважно. Грета пригласила нас с Алексом к себе в гости. Ага, все верно. Меня и его. Дело в том, что Алекс Грете приглянулся. Ну, как сказать… Он ей показался любопытным экземпляром с точки зрения психологии или не знаю чего там еще — не вникал. И сразу могу сказать: Алекс не жил у меня. Зависал у меня сутками, но уходил ночевать куда-то в другое место. Я один раз спросил, а он мне коротко ответил: «В дом». Даже не «домой». Тем не менее, это не мешало ему каждое утро приходить ко мне и звонить в дверь. Иногда даже так рано, что он становился моим будильником. Игнорировать его мне было неловко… Да, зная Алекса, он мог бы и в дверь начать ломиться.

Но ближе к делу. Я сам не был свидетелем — мне эту историю пересказала Грета. Услышав я такое от кого-то другого — никогда бы не поверил. В общем, мы оставались на ночь у нее. У Греты была довольно просторная квартира, и она могла себе позволить такое. Была глубокая ночь, а я крепко спал. Грета рассказывала, что встала попить воды. Идя на кухню она заметила, что в гостиной комнате стоит фигура напротив синтезатора, на котором она играла время от времени. А точнее — редко. Это оказался Алекс. Стоя, он включил прибор, настроил минимальную громкость и начал наигрывать какую-то мелодию сходу — без всяких проб. Создалось впечатление, что он сам ее сочинил. Это предположение стало очевиднее, когда Алекс полушепотом запел.

Зеркала… Зеркала повсюду.
Руки восходят… Некуда деться…
Некуда деться от собственных глаз!
Зеркала… Зеркала вокруг нас.
Кто ты такой? С ухмылкой пугающей…
Или ты эхо моих собственных глаз?
Мне кажется, мне стало легче.
Подобно ей…

У Греты не оставалось сомнений — Алекс сам придумал эти слова и музыку, соответственно. Она ничего подобного раньше не слышала, а после ее пересказа я решил посмотреть текст в интернете и ничего не нашел. Однако я не думал, что Алекс пишет песни и, в целом, что он творческая личность. Ведь сколько я помню его, он критиковал литературу, живопись и искусство в целом, как что-то ненужное, признавая лишь некоторые песни, которые, по его мнению, были витком развития мирового жанра. Или что-то вроде того. Тем не менее, факт остается фактом: «Алекс играл на синтезаторе и пел. И пел в очень трагической грустной манере. Это была какая-то мрачная лирика обреченности и отчаяния — крик о помощи в пустоту», — так сказала мне Грета.