Четвертая вершина

Отец Жоао — Пауло де Оливейра, бывший служащий железной дороги, с удовольствием вспоминал, как его 11-летний сын Жоао был поставлен в ворота взрослой футбольной команды, где блестяще отыграл почти целый сезон, прослыв лучшим в городе вратарем. Правда, потом он увлекся баскетболом и забросил футбол. Сестра чемпиона Мария Лаура, вспоминая о детстве Жоао, рассказывала, что самой большой его радостью тогда было ежегодное участие в детском карнавальном шествии, которым обычно руководил известный сочинитель и исполнитель национального  бразильского танца — самбы — Жоржи Бен. Памятуя о любви Жоао Карлоса к карнавалу, под Новый год Жоржи Бен организовал особо красочное шествие: 250 маленьких участников в костюмах фантастических расцветок двигались по улицам городка, лихо отплясывая под аккомпанемент многочисленных инструментов бразильские самбы. Шествие возглавлял на этот раз не кто иной, как рекордсмен мира, обладатель двух золотых медалей VII Панамериканских игр, чемпион Южной Америки, самый популярный спортсмен Бразилии Жоао Карлос де Оливейра.

Естественно, что после рекорда Оливейры корреспонденты ряда советских и зарубежных газет обратились ко мне с просьбой прокомментировать прыжок бразильского спортсмена и перспективы борьбы на Олимпийских играх. Я ответил, что достижение Жоао Карлоса де Оливейры, несомненно, выдающееся событие в мире спорта, и в то же время сказал, что условия Мехико все-таки отличаются от условий равнинных стадионов, где состоится большинство международных соревнований. Сказал также, что ожидаю в Монреале борьбу на уровне 17,50 — 17,60 и постараюсь быть готовым к дуэли с Оливейрой. В том же интервью я высказал пожелание о встрече сильнейших прыгунов мира в Мехико, где мы сообща могли бы попробовать улучшить мировой рекорд. В заключение сказал, что был бы рад встрече с моим преемником на посту рекордсмена мира.

По правде говоря, я не рассчитывал на личное знакомство с Жоао до Олимпийских игр в Монреале, зная, что представители южноамериканского спорта, за исключением кубинцев и мексиканцев, бывают редкими гостями на стадионах Старого Света. Но, к моему удивлению, такая возможность мне представилась довольно скоро — зимой 1976 года на очередном чемпионате Европы по легкой атлетике в закрытых помещениях. Эта интересная встреча была подробно описана в журнале «Легкая атлетика» Витольдом Анатольевичем Креером:

«21 февраля 1976 года в мюнхенском «Олимпиахалле» оказалось четыре рекордсмена мира в тройном прыжке: трое на трибунах, четвертый в секторе. Те, что на трибунах, не спускали глаз с Виктора Санеева, даже когда он сидел или ходил между попытками. А Санеев изредка бросал взгляд на трибуны, где в одиннадцатом ряду сидел Жоао Карлос Оливейра, в десятом — герой Римской и Токийской олимпиад Юзеф Шмидт, в пятнадцатом — Нельсон Пруденсио.

Сейчас Шмидт — зритель. Отгороженный от прыгунов рядами кресел, он смотрит на сектор, только когда прыгает Санеев, часто обращается к своему коллеге Ришарду Мальхерчику, тоже прыгуну тройным (16,53 в 1961 г.). Создается впечатление, что Шмидту все заранее известно и поэтому довольно скучно. Прошло пятнадцать лет после его рекорда 17,03 и пять лет после прощального прыжка в 37 лет на 16,25. Седой, ничуть не прибавивший к своему «боевому» весу, Шмидт еще только хочет стать тренером и пока весь в воспоминаниях и скептических сравнениях: «Если бы тартан, спецобувь и не мое предубеждение против штанги... Тартан прибавляет 20 — 30 см, обувь — еще 5 — 10 см, а сила не дает сгибаться ногам. И хоть я знал, что надо быть сильнее, мне хотелось доказать, что можно далеко прыгать и без штанги».

А в секторе спокойно и уверенно господствует Санеев: 16,86; 16,94; 17,05; 17,10.

Оливейра невозмутимо записывает все его попытки и лишь однажды отрывается, чтобы показать тренеру, как далеки у Санеева «скачок» и «шаг». И даже 17,10 Санеева не изменяют выражения его лица — спокойного, серьезного, оценивающего. Парадный вид его светло-серого пиджака и белого свитера не вяжется с расклешенными джинсами. Коротко подстриженные волосы на изящной голове, широченные плечи, блестящий лак черного лица. Не такой уж высокий Карлос Оливейра — всего 186 см. К нему часто подходят с блокнотами, программками, и всем (всем!) Оливейра раздает автографы и каждому (каждому!) в ответ на «спасибо» говорит «спасибо». Глядишь на него и думаешь: за партой сидит ученик Оливейра, прилежно записывающий за учителем, что задано на завтра. Только это видимость, на самом деле всем остальным надо ломать голову, как прибавить только 1 см к тому, чего достиг Оливейра,— 17,89.