Четвертая высота

– Товарищ начальник! Задание выполнено!

И они подробно рассказали, где и сколько у немцев орудий и танков.

НА ПЕРЕКРЁСТКЕ ТРЁХ ДОРОГ

Гулю приняли кандидатом в члены партии. Это было для неё большим и радостным событием. Много раз перечитывала она боевую характеристику, которую дал ей, рекомендуя её в партию, командир батальона:

«…Комсомолка Королёва личным примером храбрости и геройства вдохновляет бойцов на новые и новые подвиги».

«Неужели это про меня написано?» – с удивлением думала Гуля.

Ей казалось в эти дни, что она сразу выросла, повзрослела и должна готовиться к ещё более трудным испытаниям. А время было напряжённое, переломное. Наши части, сдерживая противника, готовили силы для будущего наступления, для решительных боёв…

Люда Никитина только что кончила перевязывать новую партию раненых. Она мыла у себя в дежурке руки под жестяным рукомойником, когда на пороге неожиданно появилась Гуля.

– Ты почему не отдыхаешь? – спросила Люда. – Ведь всю ночь работала!

– Ты понимаешь, – задумчиво сказала Гуля, – меня сейчас вызывали в штаб.

– Зачем?

Гуля скинула полушубок и присела на табуретку.

– Как тебе сказать?.. Помнишь, в былине об Илье Муромце есть такое место. Илья Муромец остановил коня на перекрёстке трёх дорог и читает надпись на белом камне: по одной дороге пойти – богатым быть, по другой дороге пойти – женатым быть, по третьей дороге пойти…

Гуля не договорила.

«Убитым быть», – припомнила Люда, но тоже не решилась почему-то выговорить эти слова.

– Ну, так вот, – сказала Гуля, – я тоже стою на перекрёстке трёх дорог. Мне предлагают на выбор: работать в политотделе дивизии секретарём или поехать учиться. В Москву.

– А третье что предлагают? – спросила Люда. – Какая третья дорога?

– Да больше и не предлагают. Но дело в том, что меня не устраивает ни то, ни другое. Разве я с моей энергией выдержу долго на секретарской работе? Посуди сама. А в Москву я не хочу. То есть я очень хочу, и сказать тебе не могу, как я была бы рада Москву увидеть, папу… Мне и учиться хочется. Столько времени книги в руках не держала. И вообще одно слово «Москва», сама знаешь, что для меня значит. Но я не могу отсюда уехать.

И Гуля, шагая по дежурке из угла в угол, стала с жаром втолковывать Люде, что она просто не в силах расстаться с людьми, с которыми прошла огонь и воду в самом буквальном смысле этого слова, и что она не может уехать в тыл именно тогда, когда их полк и вся дивизия готовятся к самым горячим боям.

Люда ничего не сказала, но невольно подумала: «Значит, третья дорога…»

И сама испугалась этих слов.

«Ох, и зачем только она вспомнила своего Илью Муромца!» Люда с досадой тряхнула головой и, чтобы заглушить непрошеную тревогу, сказала весёлым голосом:

– Значит, так и решила оставаться с нами? Ну ладно, будем считать, что ты уже вернулась из Москвы. Вечером, если будет тихо, отпразднуем твоё возвращение. Откроем консервы. Позовём товарища Плотникова, Топлина, песни петь будем, ладно?

– Ладно, – сказала Гуля, и глаза у неё сделались весёлые, почти озорные. – Знаешь, Любушка, самое трудное на свете – это выбирать. А уж если выбрала, дальше всё легко.

АСЯ

Греясь у печки, Гуля перечитывала только что полученные письма. Одно было фронтовое – от Эрика, другое домашнее, заботливое, полное всяких милых, мирных новостей: Ёжик запрятал чайные ложки в чьи-то валенки, утопил в ведре с водой башмак, подрался с соседским мальчиком, который старше его на целых два месяца.

Гуля долго держала на ладони маленькую фотографическую карточку.

– Вот какой он вырос, мой Ёжик! Уже не младенец, а настоящий мальчишка!

И она представила себе уфимский двор, весь засыпанный снегом, и своего Ёжика в мохнатой шубке, подталкивающего одной ногой маленькие санки.

Эрик написал ей всего несколько строк. Видно, ему было некогда. Посылал номер своей полевой почты, обещал скоро написать ещё, если только доведётся снова держать в руках карандаш и бумагу.

Гуля понимала в этом письме каждое слово, каждую чёрточку. Она бы и сама написала точно такое же письмо, если бы узнала адрес Эрика прежде, чем он разыскал на фронте её.

На столике дежурки лежал ещё один конверт. Не то детским, не то старческим почерком на нём было написано Асино имя.

Вот оно, долгожданное письмо из уфимского колхоза! Поскорее бы пришла Ася…

Наконец дверь открылась. Ася вошла, вся осыпанная хлопьями снега. Синими от холода пальцами она едва-едва расстегнула ворот полушубка.

– Садись скорее к печке, – сказала Гуля. – Грейся… Ну что, хорошо тебе?

– Хорошо!

– А сейчас будет ещё лучше!

И Гуля положила ей на колени маленький конвертик.

– От наших! – шёпотом сказала Ася.

Долго, шевеля губами и покачивая головой, читала она это письмо.

– Ну что? – спросила Гуля.

– Пишут, что теперь у них всё хорошо, – переводя дух, ответила Ася. – Устроились, живут ничего… Сестрёнку счетоводом взяли, мама шьёт. И от брата открыточку получили – жив.

Ася прижала письмо к щеке и засмеялась:

– Ух, как я рада!

– Вот видишь, я тебе говорила…