Четвертое измерение

Виктор повел меня и еще несколько человек в какой-то сарай около бетонного завода. Наш лагерь строил громадную теплоэлектроцентраль. В этом сарае, — объяснил он, — сегодня нас искать не будут, надзиратели заняты и поэтому надо хорошо отдохнуть. Он начал разбирать завал каких-то досок, лежащих в углу грудой, почти до потолка. Очень скоро в досках открылась щель, а потом дыра, в которую мы заползли. Внутри оказалась пустота, рассчитанная человек на десять. В дыре этой было тепло: вдоль стены шла труба отопления, — полный комфорт! Улегшись рядышком, мы тихо беседовали об утренней резне. Подлинным вдохновителем fee был оперуполномоченный КГБ, не подчинявшийся даже начальнику лагеря. Этот «опер» ведет простейшую игру: вызывает кого-то из влиятельных, но глупых украинских националистов и говорит: «Чего вы, дураки, ждете? На вас же русаки ножи приготовили», а потом ту же фразу — русским: «Вы что ждете, чтобы вас украинцы перерезали?» И так ведет, пока не добьется резни; все продумано: сначала сами себя порежут, а потом охрана на законном основании («бунт», режут!) постреляет. Тогда «опер» с радостью рапортует, сколько трупов вынесли за зону.

Кто-то перевел разговор на другую тему: как тяжело в лагере без женщин. Оказалось, что всего два-три года назад мужские и женские лагеря (а также лагеря политические и блатные) были вместе. Но «знатоки» того периода начали рассказывать об ужасах драк за женщин, о случаях насилия и разврата... Даже слушать это было отвратительно и страшно. И я понял, что КГБ совершил большую ошибку: разъединение с женщинами высвободило мужчин для мыслей о своей судьбе, тогда как жизнь вместе с ними создавала иллюзию «нормального» существования.

Виктор рассказал о знаменитой певице Руслановой, сидевшей в лагерях за ссору с Берией, после которой он установил у нее в кровати диктофон, записавший ночные проклятия в адрес советской власти. Русланова, как рассказал Виктор, вела себя с удивительным достоинством: И если она пела в лагере, то только для своих товарищей заключенных. Когда же входило лагерное начальство, она петь прекращала.

Кто-то заворчал: «Эти гады ведут себя с достоинством, попадая в лагерь, а на свободе они этой же власти задницу лижут. И не только они — Запад тоже не лучше: все эти западные дипломаты, обнимающиеся с нашими убийцами, еще доиграются, что будут здесь с нами; я тогда сам пойду в надзиратели, и пусть не ждут пощады!»

— Хватит нервы портить, — шутливо сказал Виктор, — давайте лучше поимпровизируем на тему: «Советская власть освободила Гавайские острова». Ну, кто первый? начинай буриме!

Я задумался над последними фразами о западной демократии, которая действительно идет к страшным испытаниям, позволяя коммунистической демагогии проникать все глубже в свободные страны.

Тут до меня дошел смысл того, что говорил Виктор: «Гавайские острова переименованы в Красногавайские острова, столица островов из Гонолулу переименовывается в Сталинолулу», — голосом диктора радио захлебывался он.

Опять мои мысли ушли от голосов лежавших рядом людей: думалось о том, как прав был Достоевский, когда в «Братьях Карамазовых» говорил о том, что люди не умеют распоряжаться своей свободной волей и только и мечтают, кому бы ее отдать! — партии, религии, вождю... И вот результат — власть в руках негодяев. Ведь мерзавцы так легко объединяются и находят друг друга, а люди порядочные ужасно разъединены.

— Подхожу я к пароходу и вижу, — говорил опять Виктор — выгружают свежую партию сотрудников КГБ. Спрашиваю: зачем их так много? Отвечают: пробовали посылать на Красногавайские острова марксистскую литературу — не помогло. Привезли авторов. Иду по улице, вижу — обезьяны в очереди стоят за бананами. И одна другой говорит: «Где это вы. Обезьяна Ивановна, такой настоящий обезьяний мех себе достали?»

Хохот покрывал импровизацию Виктора. «Что за неистощимый запас жизни у этого человека?» — думал я.

День был на исходе, и мы осторожно вылезли из укрытия. Оставшись наедине с Витей, я начал исподволь расспрашивать его, какие он видел за четыре года в лагере побеги?

Услышанное было малообнадеживающим: как правило, КГБ знал о побеге еще до его совершения, а ушедших почти всегда привозили в лагерь. И если их брали не в городе, а в тайге, то убивали, а трупы клали на два-три дня у вахты, чтобы все их видели при выходе на работу и при возвращении. Но год назад был побег удачный. Пять человек сделали фальшивую торцовую стенку товарного вагона с ручками на внутренней стороне и, разгрузив вагон с кирпичами, поставили внутрь эту стенку и сами стали за нее, держась руками за внутренние ручки. Пришли надзиратели, посмотрели внутрь вагона, увидели, что он пустой, и паровоз вывез его за зону, на железную дорогу. И ребята ушли. Когда же вечером уводили заключенных с работы, то не досчитались одной «пятерки» и решили, что ошиблись в счете. Но ночью в зоне тоже не хватило «пятерки». Тут уже заволновалось начальство, но лишь к утру установили: побег! Таким образом, у ушедших были почти сутки спокойной поездки, и они ушли.