Легкий ветерок, проникший через открытое окно, зашелестел рисовой бумагой, разложенной на столе для занятий. Этого оказалось достаточно, чтобы отвлечь его: сэнсэй убрал кисти и вышел из мастерской. Его дом стоял на узкой улочке в киотосском районе Арасияма, и теперь Арагаки направился по своему любимому прогулочному маршруту: мимо храма Тенрюдзи, через бамбуковую рощу около усадьбы Окоти-Сансо. Район Арасияма был известен своими бамбуковыми рощами, но эта была лучше всех. Тишина и прохлада, глубокие тени всегда оживляли его дух. Если бы только роща могла очистить его от растущей, чуть ли не маниакальной одержимости Тушечницей Дайдзэн и сэнсэем Симано.
Беркли
Тина Судзуки вышла из метро в центре Беркли, на Шэттак-авеню. Дожидаясь зеленого на переходе, она взглянула на часы: оставалось полчаса, точнее — тридцать две минуты, до начала занятий. Можно выпить кофе, прикинула она. Чтобы не опоздать на первое аспирантское занятие, она села на ричмондский поезд в 10:13 из Сан-Франциско, решив не рисковать на следующем в 10:33 — опоздания были частым явлением на этих участках железных дорог, уже обветшавших от времени.
Когда зажегся зеленый, она двинулась через дорогу вместе со всей толпой, в основном — студентами: их выдавали рюкзаки. Многие — азиаты; практически каждый второй студент в калифорнийском технологическом, как она слышала, был китайцем. Многие — из Чайнатауна Сан-Франциско, который находился всего в трех кварталах от того места, где выросла она.
Несколькими быстрыми шагами она оторвалась от толпы и свернула в боковую улочку, затем в другую и подошла к кофейне «Полунота». Купила большой кофе — местная смесь, «для здесь» — и, взяв тяжелую кружку, присела за крохотный круглый столик, на котором едва уместилась бы крупная пепельница. Размер столика, очевидно, должен был не позволять студентам разворачивать фолианты учебников и тетради, чтобы часами торчать здесь за единственной чашкой кофе. Лишь несколько столиков — не больше трети — были заняты, по большей части — преподавателями или же старшекурсниками: они читали или болтали с коллегами. Четверо внимательно слушали классическую музыку, несшуюся из динамиков «Полуноты», — одобрительно кивали или морщились, в зависимости от особенностей пассажа.
Из окна кофейни, открытого в этот теплый день — теплый, то есть, для района Залива, — за зелеными лужайками Народного парка она видела Институт мозга и поведения человека в Беркли. Два больших здания, одетые в пятнистую кедровую обшивку, были соединены административным и учебным корпусом из алюминия и стекла. Будто два полушария головного мозга, соединенные мозолистым телом.
Отхлебнув кофе, Тина с удовлетворением заметила, что кофеин уже послушно блокировал восприимчивость нервных окончаний рецепторов мозга к аденозину, позволяя возбуждающему глютамату беспрепятственно распространяться по телу. Ощутив, как обострилось ее внимание и раскрылись подкорковые нервные узлы передних долей большого мозга, она бросила взгляд на стенные часы, одним глотком допила местную смесь и потянулась за рюкзаком.
Через парк она дошла до института. На развилке коридоров посмотрела сначала налево, затем направо. Номеров на аудиториях не было, как не было видно и указателя к конференц-залу. Тина огляделась — не пропустила ли она его.
Из-за угла вывернула женщина — загорелая, с копной рыже-белых дредов; на плече у нее висел тяжеленный с виду рюкзак. В руке был картонный стаканчик с пластиковой крышкой, обернутый пухлой изоляцией, чтоб не обжечься. Пахло молочным паром латтэ. Женщина улыбнулась и спросила Тину:
— Ищешь Хэбб?
— Это конференц-зал, да?
— Вроде того. Я как раз туда. — Подбросив бедром сползший рюкзак, она зашагала дальше. Когда Тина догнала ее, девушка сказала: — Кстати, меня зовут Джиллиан Рок. Ты, наверное, первый год? Вроде я тебя здесь раньше не видела.
— Тина Судзуки. Рада познакомиться, — ответила Тина. — Я действительно с первого года. А ты?