Четвертое сокровище

Арагаки не был самым старшим наставником в школе Дайдзэн. Сравнительно молодой, он пробыл в школе на десять лет дольше Симано. Два других старших наставника (оба виртуозно владели техникой, но, по мнению сэнсэя Дайдзэн, страдали отсутствием творческого чутья) были в школе соответственно на одиннадцать и восемнадцать лет дольше Арагаки. Практически во всех школах японского искусства, будь то каллиграфия, чайная церемония, или же игра на бива[6], преемником на посту главы школы обычно становился старший сын главного сэнсэя в школе.

В Дайдзэн глава школы выбирался по результатам состязания между старшими наставниками. Хотя оценка была, понятно, во многом субъективной: трудно избежать влияния личных пристрастий главы школы, остававшимся главным судьей состязаний, — тем не менее система хорошо работала много столетий. Школа оставалась сильной, выигрывая больше половины состязаний Дайдзэн-Курокава.

Не в силах сосредоточиться, сэнсэй Дайдзэн прекратил занятие. Сначала он промыл кисточку, затем, вылив тушь, вымыл и Тушечницу Дайдзэн. Он пока не оценил ее до конца. Массивнее всех, какими он пользовался двадцать лет занятий каллиграфией, Тушечница Дайдзэн давала какое-то особое ощущение, которое часто его отвлекало. Главным же неудобством оставалась трудность растирания и смешивания туши для получения нужного оттенка черного. Тушечница Дайдзэн, вырезанная из куска натурального сланца, была неровной, испещренной крошечными трещинками, а потому растирание строго определенного количества туши становилось крайне трудоемким[7].

Его сбивало с толку и даже приводило в замешательство, что с Тушечницей Дайдзэн столько проблем. По легенде, ее использование должно постоянно совершенствовать его каллиграфию и вести по пути к просветлению.

Он не испытывал ни того ни другого.

Перед тем как покинуть мастерскую, сэнсэй быстро поклонился свитку, висевшему на стене. То была каллиграфия первого сэнсэя школы Дайдзэн, написанная как раз в тот день, когда он решил основать школу. Стихотворение «Проживай жизнь как искусство» стало девизом школы Дайдзэн. Встав, сэнсэй вышел на морозный воздух и через сад направился к своему домику. Внутри Юрико, его жена, надевала пальто.

— Закончил заниматься? — спросила она. — Хочу сходить в магазин, а потом зайду к матери и занесу ей овощи. Сегодня отведу ее в больницу навестить отца. Тебе что-нибудь нужно, пока меня нет?

— Нет, ничего. — У ее отца несколько дней назад удалили аппендицит. После операции сгусток крови прошел через все его тело и чуть не убил его. — Пожелай ему от меня скорейшего выздоровления.

— Хорошо. — Она скользнула в туфли, взяла сумочку и направилась к двери. Остановившись, сказала: — Ах да. Тебе звонили. Какая-то женщина хочет стать твоей ученицей. Я сказала ей, что можно позвонить прямо в школу и поговорить с кем-нибудь из наставников, но она хотела обсудить это только с тобой.

Быстро кивнув — как бы убедившись, что передала ему все, — она вышла из дома и двинулась по улице к автобусной остановке.

Сэнсэй Дайдзэн скинул тэта[8]. По наполненному приятной тишиной дому он прошел в большую комнату и устроился на татами рядом с телефоном. На листке над номером было написано имя: Ханако Судзуки.

Следовало бы скомкать записку и выкинуть ее. Обращение к главе школы в такой форме было грубейшим нарушением этикета. Слишком прямо и бесцеремонно.

Но его заинтриговал столь непосредственный звонок женщины, сообщившей о своем желании изучать каллиграфию. В школе Дайдзэн училось только две женщины: искусство сёдо традиционно считалось мужским, хотя от женщин искусству — да и самой школе — только польза.

Хорошо, что она позвонила ему, а не какому-нибудь другому старшему наставнику: иначе ее, скорее всего, отговорили бы сюда поступать. Его коллеги никогда не принимали в ученики женщин и, он был уверен, никогда бы не приняли, хотя с ними эту проблему он не обсуждал.

Сэнсэй Дайдзэн посмотрел на телефонный номер. И ему на самом-то деле не следовало брать новых учеников — лучше сосредоточиться на предстоящем состязании.

Он снял трубку и набрал номер. После двух звонков ответила женщина.

— Алло, это Судзуки-сан? — спросил сэнсэй.

— Да.

— С вами говорит Дайдзэн из школы Дайдзэн.

— Большое спасибо за звонок, сэнсэй. Простите, что причинила вам столько беспокойства. Но я видела ваше интервью по телевизору, и мне нужно с вами поговорить.

Сэнсэй Дайдзэн мог бы и догадаться.

— Я понимаю, вы хотите брать уроки. Вы когда-нибудь занимались раньше?

— Нет, никогда. В старших классах я ходила в клуб любителей каллиграфии, но это вряд ли можно считать занятиями.

Сэнсэй кивнул. Многие новички говорили, что занимались раньше каллиграфией, но чтобы стать учеником школы Дайдзэн, требовалось значительно больше, чем несколько бессистемных занятий.

— У нас ограниченное число мест — и только для серьезных учеников. — Он надеялся, что этой фразы будет достаточно, чтобы отвадить ее, если она не настроена серьезно.

После долгого молчания она ответила:

— Я настроена серьезно, сэнсэй. — Ее голос звучал мягко, однако настойчиво.