Четвертый брак черной вдовы

Катарина стояла шагах в пяти от него, уже не в синем утреннем халате, а в глухом черном вдовьем платье. Черная кружевная наколка крепилась черным же гребнем к рыжим волосам, теперь уложенным в гладкую прическу — прядочка к прядочке, и вся донна была — благопристойность, чопорность и благородное негодование. Хоэль сразу прикинул — слышала ли жена что-нибудь из сказанного врунишкой и сплетником. Но первые же ее слова уверили, что Катарине не было известно, из-за чего все произошло.

— Зачем вы ударили доброго дона Хименеса? — спросила она строго.

— Признаться, ненавижу врунов, — сказал Хоэль небрежно и пошел, прихрамывая, к дому. Катарина, конечно же, увязалась за ним, даже не оглянувшись на стонущего «доброго дона». — Он с такой наглостью врал мне прямо в глаза, что воевал при Эль-Фуэнте, что я не сдержался.

— Вы ударили его только за это? — холодно спросила она, но глаза гневно сверкали — красивые, карие глаза. Темные, но прозрачные, словно полные танцующей золотой пыли.

— Вы удивитесь, но многих в этой жизни бьют и за меньшее, — философски ответил Хоэль, переводя взгляд с личика жены на гравий под ногами. Так ему было спокойнее. Потому что миловидная мордашечка донны могла смутить кого угодно, несмотря на то, что выражала сейчас недовольство.

— Бьют! — не сдержалась Катарина. — Но только животные, а не благородные кабальеро!

— Но вы же знаете, что я вовсе не такой, — насмешливо сказал Хоэль.

— Своими поступками вы будто пытаетесь убедить меня в этом. Знаете ли вы, — она сделала шаг вперед, преграждая ему путь, — что сейчас сюда явится судебный капитан, да и судья тоже!

— С чего бы? — лениво спросил Хоэль, останавливаясь.

Катарина тоже остановилась, едва не сжимая кулаки. Она была ниже его ростом, но, хотя смотрела снизу вверх — все равно смотрела свысока.

— Дон Хименес обязательно подаст жалобу!

— Если слизняк, то подаст, — согласился Хоэль, щелчком сбивая с розового цветка жирную гусеницу.

— Да слушаете ли вы меня?! — воскликнула Катарина, проследив взглядом улетевшее на восемь шагов зеленое мохнатое тельце.

— Давайте-ка зайдем в дом, донья, — сказал Хоэль, обнимая ее за плечи, и она затрепыхалась под его рукой, пытаясь вырваться. — Не будем давать своей ссорой повод для новых сплетен, — прошептал он жене на ухо, вдыхая упоительный аромат, исходивший от рыжих волос.

Она тут же присмирела, но едва они оказались за закрытой дверью, отстранилась — тяжело дыша, вся пунцовая, похожая на самую настоящую живую женщину. Или на разъяренную кошечку, но вовсе не на благонравную вдову, в чьих жилах скисшее молоко, а не кровь.

— Совсем не нужно было обнимать меня на виду у соседей, — сказала Катарина, приглаживая волосы и поправляя платье.

— Почему? Мы муж и жена, а не любовники, — Хоэль намеренно сказал именно это слово и с удовольствием увидел, как донна Катарина краснеет все сильнее и сильнее, хотя, казалось, дальше краснеть уже было некуда. — Все по закону, донья, — успокоил он ее. — И не нарушает приличий.

— Вы вы невозможны! — сказала она и вдруг вздохнула. — Идемте завтракать. Ждем только вас.

Она начала подниматься по ступеням, но Хоэль не поспешил за ней. Катарина оглянулась, не понимая, почему он медлит.

— Знаете, донья, лучше я где-нибудь в другом месте поем, — сказал он. — Я и так-то вас раздражаю, кошечка моя, а за столом вы и вовсе меня возненавидите, — он потер шею, но под строгим взглядом жены опустил руку и сказал: — Ну не умею я есть всеми этими ложками-кочережками. Да и пальцы сломаны, если помните. Вы лучше отправьте ко мне какую-нибудь служаночку, она меня и покормит.

Про служаночку он упомянул зря, потому что Катарина сразу побледнела — даже удивительно, как быстро отлила кровь от лица. Словно ветер дунул на клумбу белых и красных цветов, мгновенно превратив ее из алой в бледно-розовую.

— Следуйте за мной, — сказала она чопорно, вновь принимая облик добропорядочной вдовы, отчего Хоэлю захотелось повыть. — Я сама вас покормлю.

Вот это было уже интересно, и он тут же взбежал по ступеням:

— Я не ослышался, донья? Будете своими ручками кормить животное?

— Да, — сказала она с вызовом. — Как ливийская принцесса, которая кормила дракона[4].

Сравнение Хоэлю не понравилось, и он исподлобья посмотрел на жену — к чему эти слова? Нет ли в них тайного смысла. Но Катарина передернула плечами и спросила уже совсем другим тоном:

— Как ваша голова? Вы так ударили его, — она непроизвольно дотронулась до собственного лба.

Хоэль хмыкнул, хотя тревога была приятна — не спросила же донна вдова, что с головой Хименеса.

— Ерунда, — ответил он. — Не волнуйтесь. У меня башка крепкая, как медный котелок, — и он тут же постукал лубком себя по макушке, открыв рот, чтобы звук был поотчетливей.

— И в самом деле, — заметила жена холодно, — звенит почти так же.

— А вы с юморком, донья. И правда, будете меня кормить?

— Может хоть так ваш рот будет занят полезным делом, а не изречением глупостей.

— Вы настолько меня поразили, что обещаю молчать, как пенек, — заверил он ее.

— Тогда начните прямо сейчас, — она взглянула на него искоса и ускорила шаг.