Четвертый Дюма

— Я так и знала, что преступник всегда возвращается на место преступления, — прошептала Агата и тихо, загадочно, но в то же время страстно засмеялась.

— Сдаюсь! — сказал я. — Ты — настоящий детектив. Но как ты догадалась?

— Это было не трудно, — ответила она. — Я догадалась еще, когда мы впервые целовались. Ведь от тебя прямо-таки несло чистым медицинским спиртом. Как же ты мог обвинять несчастных пленных турок!

— А почему ты так долго скрывала правду? — спросил я. — Изображала из себя пострадавшую, расстроенную, строила планы, как вместе с майором Франклином схватить вора?

— Потому что ты мне нравишься, дорогой, — сказала Агата и крепко прижалась ко мне. — Я решила продолжать игру. Да к тому же мне очень хотелось узнать, как ты открываешь замок двери амбулатории.

— Разве тебе не приходило в голову поискать свой ключ, — удивился я. — Он выпал из кармана твоего халата, когда ты так старательно меряла мне температуру.

И мы оба счастливо засмеялись. С той ночи амбулатория стала местом наших тайных встреч. Как я проклинал свой молодой организм за то, что выздоравливал не по дням, а по часам. Почти месяц Агате удавалось подделывать показания термометра в пределах, которые обеспечивали мне дальнейшее пребывание в госпитале. Но однажды ее отправили в Салоники по какому-то делу, и она пробыла там без малого неделю. Замещала ее медсестра с лошадиной мордой, и тут все всплыло на поверхность. Не дождавшись даже Агаты, меня одели в болгарское обмундирование и в спешном порядке отправили на остров Самофраки в лагерь для военнопленных. Так что мне не удалось ни попрощаться с моим розовым ангелом, ни обменяться адресом. Я чуть не лопнул от досады и горя, чуть раны не открылись.

Но потом все прошло. Жизнь в плену не предрасполагает к стабильности чувств. Меня перемещали из лагеря в лагерь, пока я, наконец, не очутился в Марселе, где меня и застигло перемирие, а потом и окончательный мир, подписанный нашей делегацией в Нейи. Воспоминания об Агате начали бледнеть, хотя где-то там, в глубине души…

В 1919 году я вернулся в свою многострадальную родину, которая тогда была оккупирована сенегальцами. Женился, обзавелся детьми, начал пописывать и через года два-три стал известным писателем-юмористом Петром Незнакомовым. Но однажды…

Сижу я в кафе «Царь Освободитель» и листаю журнал «Везни» Гео Милева. Подсаживается ко мне Николай Райнов.

— Слушай, Пеца, ты детективным чтивом интересуешься? — как обычно не поздоровавшись, спрашивает он.

— Да, — отвечаю. — Это тоже литература, хотя вы, эстеты… А в чем дело?

— Мне здесь попалась интересная вещица, — говорит Райнов. — И что любопытно, автор — женщина. Ты знаешь мое отношение к женщинам. По мне, так они не способны даже гювеч приготовить, а вот эта взяла и написала роман, причем с довольно странной интригой… Одним словом, мастер. Это я тебе говорю.

И показывает мне книжку из французской серии «Série noire». На обложке — какой-то кровавый ужас.

— Так ты говоришь, что мадам писательница — француженка? — спросил я, без особого удовольствия беря в руки книгу.

— Англичанка, — ответил Николай. — Но, в отличие от нашего брата, ее уже переводят на французский.

Имя англичанки, набранное большими черными буквами на фоне кровавого ужаса, — Агата Кристи, не говорило мне ровным счетом ничего. Раньше я не знал такой писательницы. На титульной странице был помещен большой портрет автора — весьма полной русоволосой женщины в очках. И вдруг мне показалось, что я уже где-то ее видел. Да, так оно и есть, ведь еще пять лет назад, как только открывалась дверь отделения «безнадежных» в военно-полевом госпитале в Салониках и входил очкастый ангел с закругленными формами, я испытывал трепетную страсть.

Дома я прочитал роман на одном дыхании. То был один из ее первых шедевров — «Убийство в «Восточном экспрессе». Мое салоникское предсказание сбылось — херувим Агата стала автором детективных романов и приобрела мировую известность.

Разумеется, я тотчас же написал ей письмо, а затем выбил у тогдашнего министра народного просвещения Стояна Омарчевского творческую командировку и отправился в Лондон. Билет взял на «Восточный экспресс» — тот самый, который она столь загадочно описала в своем романе. Я подумал, что это будет для нее дополнительным сюрпризом, особенно если по дороге меня пристукнут.

Сначала она меня не узнала (от спокойной семейной жизни я тоже малость раздобрел), но потом, несмотря на всю сдержанность разбогатевшей английской леди, бросилась мне на шею. Оказалось, что она как раз развелась после неудачного брака с каким-то маклером. Словом, прошла безгранично счастливая неделя, в конце которой я уже писал Стояну Омарчевскому, что задерживаюсь в Лондоне, правда, уже за свой счет, и мне было плевать на его командировочные. А домой я сообщил, что в местных архивах нашел очень интересный сюжет для исторического романа. Жена так и не узнала, что, собственно, задержало меня в этом проклятом Лондоне, который в те времена приносил моей родине только беды.