— Я слушала, что он говорил, но не то, что ему говорили в ответ.
— Он жаловался на что-то?
— Я слышала это только один раз.
— Ты же говорила, что слышала его предыдущие разговоры.
— Он лишь раз говорил по-английски. Все остальные разговоры он вел на фарси — ну, ты знаешь, по-персидски.
— Что относительно вызова по его личному телефону?
— Он начал по-английски.
— И перешел на фарси?
— Не знаю. Когда он выставлял меня, то продолжал говорить по-английски.
— Но ты слушала, что звонивший обращался к нему по-английски, так?
Она кивнула.
— Что он говорил? Он что, начал со слов: «Привет, Ал, я нашел для тебя малышку»? Я хочу знать — что он точно говорил.
— В чем дело? Ты что, не доверяешь ему?
— Поскольку речь идет о моей голове, я проявляю заинтересованность.
— Точно не помню, что он там говорил. Да ничего особенного.
— Припомни как можно точнее.
— Ну, после того, как на звонок ответили, он никого не спрашивал. Он начал со слов, что, мол, это я — разве что он сказал, то ли «Это я» или «Это я, Парвис». Затем сообщил, что у него есть исключительно ценная информация о каких-то официальных лицах в Южной Калифорнии, хорошо известных при всей их изолированности, которые хотели бы принять участие в судьбе двух их — кажется, он употребил слово «гостей» — намекая на то, что остальные — предполагаю, что он имел в виду Б.Д. и Сида — будут вознаграждены за их старания или риск или за что-то такое. Затем Парвис послушал какое-то время и сказал: «Миллион, не меньше, — и добавил: — Будь любезен, посмотри, что ты сможешь сделать», — и распрощался.
— Во сколько раздался этот звонок?
— Как я говорила, он меня выставил. А когда все кончилось, позвал обратно. Он сообщил мне, что установил контакт и очень важно, чтобы вы с Эдером знали о нем и были наготове. Но он не хотел звонить вам через оператора гостиницы. И поскольку он должен был оставаться у телефона, сказал мне, чтобы я поехала и рассказала вам с Эдером, что ему удалось установить контакт. Я спросила его, а что, если я не найду никого из вас, а он потребовал, чтобы я искала, пока не разыщу. В самом деле, где Эдер?
— В Лос-Анжелесе.
— Что он там делает?
— Встречается кое с кем.
— Когда он вернется?
— Поздно.
— А что, если я подожду его?
— Где?
Она похлопала по кровати.
— Здесь… если твоя хозяйка не возражает.
— Она не возражает.
— Когда она возвращается?
— Примерно к половине третьего.
— Тогда у нас куча времени, — сказала Дикси Мансур, ставя стакан на столик. Затем стянула свитер через голову и бросила его на пол.
Убедившись, что у нее есть все основания никогда в жизни не носить лифчиков, Винс сел рядом с ней, поставил свой стакан на ночной столик рядом с приемничком и поцеловал ее. Когда длинный поцелуй, благоухающий бурбоном, наконец, кончился, он, расстегивая свою рубашку, спросил:
— Это тоже идея Парвиса?
— А тебя что, волнует, если это и так?
— Ни в малой мере.
Глава двадцать восьмая
После того, как «Цессна» приземлилась на грунтовую посадочную полосу какого-то частного аэродрома в миле или около того к югу от трассы, ведущей к Агуре, Джек Эдер решил, что лучше всего не проявлять интереса ни к владельцу этой полосы, ни к хозяину прекрасного новенького «Лендровера», который ждал их на поле с ключом зажигания, заткнутым за щиток.
— Насколько я предполагаю, вы толком не знаете, где эта ферма для психов? — осведомился Мерримен, включая двигатель «Лендровера».
— Я дал вам адрес.
— В этих благословенных местах адрес часто ничего не значит.
— Можем спросить кого-нибудь, — пожал плечами Эдер.
— Я никогда не спрашиваю направления.
— Почему?
— Потому что никому нет никакого дела, куда я направляюсь.
Когда Дорр, наконец, нашел искомую дорогу на карте фирмы братьев Томас, они пересекли автотрассу на Вентуру и направились к северу. Проехав около мили, Дорр свернул на узкую асфальтовую дорогу без обочины, которая вилась среди холмов. На коричневатых выжженных склонах бросались в глаза ярко-зеленые дубовые кущи. Но даже эти дубы с их могучей корневой системой, думал Эдер, выглядят изнывающими от жажды.
Эдер удивился, не встретив изгороди вокруг санатория «Алтоид». С первого взгляда это место напоминало дорогой загородный клуб, в котором забыли разбить теннисные корты и площадки для гольфа. Тем не менее, некоторое подобие изгороди отгораживало примерно пятнадцать акров, но она, скорее, играла декоративную роль, будучи совершенно бесполезной против людей, кроликов, койотов или оленей, которые, по слухам, водились тут.
Кто бы ни планировал ландшафт вокруг санатория, видно было, что он хотел сберечь как можно больше дубов. Гравийная дорожка, которая вела к главному входу в санаторный корпус, причудливо изгибалась, чтобы обогнуть, самое малое, девять старых деревьев, чьи стволы были побелены известкой.