Четыре дня Маарьи

Естественно, не все шло как в сказке: сказано — сделано. Прошло довольно много времени, почти целая учебная четверть, прежде чем высокочтимый девятый «а» принял меня своим равноправным членом. Назло своему классу я стала на переменах дружить со Стийной из восьмого «б» и при каждом удобном случае показывала свои острые зубы — иногда в прямом смысле: улыбаясь, но большей частью — огрызаясь. Даже просматривала принадлежащую тете Марии Библию, чтобы найти для тех, кто звал меня девой Маарьей, соответствующие имена в отместку. Ведь, в конце концов, и я была из того же самого рода, к которому относились мой отец и тетя Мария и который был знаменит в своей деревне тем, что его представители за словом в карман не лезли, и я могла использовать эту способность для того, чтобы при необходимости, если захочу, разнести других в пух и прах. По правде говоря, мне не хотелось… Но именно из-за своей чувствительности я переболела быстро и основательно всеми хворобами пересадки и приспособления, освоила жаргон и обычаи класса до таких мельчайших подробностей, словно ходила со своими новыми одноклассниками еще в детский сад. Вся эта игра развлекала меня: казалось, я участвовала в каком-то спектакле. Но… ни одного близкого друга в своем классе я не обрела.

Трамвай трясся и шатался, будто хотел наказать меня за грешные мысли о городе. Еще пять минут — и я буду у Аэт. Может, мне удастся куда-нибудь спрятать «кхаки», и затем — прочь отсюда. Лабрит[5], Латвия!

ГЛАВА 3

 - Лабрит!

Аэт сама открыла мне дверь, на ней была красно-белая полосатая рубашка «зебра» и новые «поношенные» джинсы. Вот это, по-моему, настоящая современная элегантная небрежность! Джинсы привез Аэт из-за границы отец, и именно благодаря своей «поношенности» — линялости, пятнистости и измятости — они вроде бы стоили дороже, чем бальное платье!

Я бросила сумку в угол и распахнула мощные крылья зонта. Зонт занял половину передней, будто сюда залетела огромная зловещая птица. Я заметила в зеркале свой "всегда модный английский воротник", и настроение у меня сразу упало.

 - Твои джинсы напоминают мне о Золушке, — сказала я Аэт, причесываясь.

 - О Золушке? Почему?

 - Ну, с виду штаны настоящего босяка, никому и в голову не придет, что цена у них царская, — отомстила я Аэт за свое унижение цвета «кхаки». "Боднул бычок Буренку в бок, потом она боднула стог" — так мы однажды переделали известное стихотворение…

Аэт криво улыбалась одним уголком рта, и мое сердце предугадало несчастье.

 - Входи! — Подруга открыла дверь своей комнаты.

Я быстро прокрутила в голове все возможные причины плохого настроения Аэт: выезд отложили, меня не берут в поездку, нас не берут…

 - Приветик!

Стийна сидела на кушетке и спокойно читала какую-то старую книгу. Она умела читать все равно где и когда, была всем довольна, если только ей не мешали читать. Я глянула через плечо Стийны — опять стихи!

 - Эрнст Энно[6], - сказала Стийна, как бы прося прощения. Мне стало неловко за себя: я все только суечусь, и хлопочу, и стесняюсь, а другой человек в это время сидит и читает:

Цветет в родных лугах душистый белый клевер,
играет ветер запахом цветов…

Словно ничего не случилось! Но если подумать: что же случилось? Небольшой обмен колкостями из-за одежды, немножко покапал дождь, не так приветливо сказали: "Здравствуй!"… Чистая правда в том, что дома в деревне и впрямь скоро зацветет клевер — зацветет нежнолистый белый клевер, зацветет красный клевер, у которого крепкий стебель и раскидистые листья цвета старой зелени. Вскоре начнут роиться пчелы, и отец будет ходить по двору, закрыв лицо плотной черной сеткой, держа в руке дымящийся факел, от которого идет тонкий сладковатый запах тлеющего дерева… Нукитс тоже захочет принять участие в непонятных действиях и попытается деликатным пофыркиванием обратить на себя внимание отца… А на огромном и голубом небе лишь два кучевых облака будут составлять компанию солнцу.

Ну и пусть! Если экскурсия в Ригу не состоится, махну прямиком в деревню, домой.

Аэт угощала печеньем и конфетами.

Милое светское молчание начинало уже надоедать.

 - И когда же мы тронемся в путь? — спросила я.

 - Видишь ли… Да… Дело, значит, обстоит таким образом, что всем нам поехать в Ригу не удастся… — начала Аэт с неловкостью, — И я ничего не могу поделать.

 - Она поедет одна, — пояснила Стийна, постукивая ногой об пол.

 - Жутко глупо получилось: отцу пришлось неожиданно уехать в командировку и в спешке он не успел никого предупредить о нас. А когда мать вчера позвонила, выяснилось, что в автобусе осталось одно-единственное место…

 - Ничего не поделаешь, — сказала я, чувствуя, как к горлу подступает противный комок.

Стийна все еще трясла ногой, и это окончательно вывело меня из себя.

 - Ну что ты все время укачиваешь младенца сатаны!

Стийна не поняла. В наших местах так говорят, когда кто-нибудь трясет ногой — "укачивает младенца сатаны!".

 - Я где-то читала, что это выражение внутренней неудовлетворенности, — заметила Аэт с ученым видом.