Четыре года спустя

– Давай же, Оуэн. Подкинь маме денег. Хотя бы двадцатку. Мне больше некуда пойти.

Она выглядит так, словно сейчас заплачет, но я не помню ее плачущей, никогда не видел ее слез. Поэтому думаю, все это фарс, попытка надавить на жалость.

– Тебе нужно уйти, мама. Я… не хочу, чтобы ты тут болталась.

Она прищуривается.

– С чего вдруг? Тебе есть что скрывать? Почему не хочешь покурить со мной? Что происходит?

– Клянусь, у меня нет травки. – У меня в самом деле ее нет.

После того как я выбросил тот первый косяк в унитаз, я избавился от всех остальных. Я не курил с той ночи в отеле, проведенной с Челси. Возможно, у Уэйда есть, но у меня точно нет.

– Как насчет твоего соседа? Давай спросим, есть ли у него травка. Знаешь, а я помню этого мальчишку. Даже как-то разговаривала с его мамашей. Эдакая чванливая курица. – Она пытается увернуться от меня и схватиться за дверную ручку, но я оказался проворнее.

Я захлопываю дверь, прижав ее рукой.

– Мама Уэйда заботилась обо мне, когда тебя не было рядом, – напоминаю я ей. – Так что она кто угодно, но не чванливая курица.

– А вот об этом с ней договаривалась Фэйбл, а не я. Она вечно оставляла тебя под присмотром этой женщины. Слишком была занята поисками мужика, чтобы заботиться о младшем брате, – насмехается мама.

Во мне закипает гнев.

– Не говори так о ней.

– Как хочу, так и говорю. Она моя чертова дочь. Хотя давно позабыла, как быть дочерью. – Мама тычет пальцем себе в грудь и спотыкается, почти упав с крыльца. Я бросаюсь к ней и подхватываю под локти, чтобы поставить на ноги.

Все происходит слишком быстро: получив секундную фору, она подныривает мне под руку и направляется к двери. Я бегу за ней, ударяю по двери, чтобы та не открылась, а она дергает ручку, налегая всем своим весом. Она словно тень себя прежней: худая и хрупкая, с тонкими, сухими, крашеными светлыми волосами, джинсовая сумка на плече. А когда я приближаюсь к ней, то чувствую, что от нее плохо пахнет.

– Я хочу поговорить с твоим соседом, – говорит она, стискивая зубы и еще сильнее налегая на дверь. – Не пытайся остановить меня, Оуэн.

– Где, черт возьми, ты живешь, мама? – почти кричу я. Ей не нравится, когда я называю ее мамой. Она вообще не хочет, чтобы я как-то ее называл.

– Какая разница? – бросает она через плечо. – У меня нет дома. Хотя это не заботит ни тебя, ни твою сестру-сучку.

– Хватит оскорблять Фэйбл. Я терпеть этого не могу.

– Отлично, а я терпеть не могу ее и тебя тоже! Вечно осуждаешь меня и ведешь себя так, словно ты лучше! Но ты точно такой же, как и я, Оуэн Макгваер. Мы с тобой одинаковые.

Отшатнувшись, я уставился на нее в недоумении. Она высказала все, о чем я волновался и что чувствовал, но никак не мог облечь в слова. Но услышать все это от нее… словно обухом по голове.

– Нет, мы разные, – слабо протестую я, а она смеется.

Смеется.

– Ну-ну. Поэтому-то я любила тебя больше. Ты такой же, как я, Оуэн, хочешь или нет, но ты станешь таким же, как я. Будешь болтаться по жизни без цели и успеха. Каждый раз, как начнешь подниматься на ноги, кто-нибудь подставит тебе подножку. Так всегда происходит. Много лет меня все отталкивали. Никто и никогда не давал мне шанс. И тебе не даст.

Я пытаюсь не слушать ее, но это сложно. Слишком сложно. Мне словно снова десять лет. Раньше я боялся ее, когда она уходила в запой, проклинала нас с Фэйбл и того, кому случалось стать парнем месяца. Всегда находился неудачник, который некоторое время жил с нами и использовал мать лишь как возможность бесплатного ночлега.

Мы наблюдали эту картину снова и снова, пока Фэйбл не сбежала тем летом, когда ей исполнилось пятнадцать.

Мы никогда не говорим об этом, как и о многом другом. Такие воспоминания лучше забыть.

– И если ты думаешь, что сможешь найти любовь, то глубоко заблуждаешься.

И только я собрался ей возразить, как она снова рассмеялась.

– Я видела, как ты пришел домой с этой глупой девчонкой, которая висла на тебе и смотрела как на своего героя. Но ты не герой. Твоя глупышка знает, что ты покуриваешь с мамой травку, что ты всего лишь никчемный наркоман? Всегда даешь мне наркоту и деньги, когда я в них нуждаюсь. Скрываешь меня от всех своих друзей и сестры, потому что стыдишься меня. Тебе должно быть стыдно за себя. Меня от тебя тошнит.

– Понятия не имею, о чем ты. – Слова сами срываются с языка. А голос звучит как чужой. – У меня нет девушки, – говорю я, потому что не хочу, чтобы мать о ней узнала. Она обязательно использует это против меня и, возможно… господи… может поговорить с Челси.

Нельзя этого допустить.

– Не ври. Я видела ее.

– Да это так, ничего особенного. Просто друг. – Мне больно даже произносить это. Она больше чем друг.

Челси для меня… весь мир.

– Оуэн!

Я поворачиваюсь и вижу Челси, стоящую в дверном проеме. На ней джинсы и черный свитер, воплощающий все мои мечты, влажные волосы убраны в пучок, лицо умыто, и кожа буквально светится. Но очевидно, что она просто в шоке. Смотрит на меня и на маму в полнейшем недоумении.