Четыре года в Сибири

Низкая, проходимая только для маленьких людей дверь ведет из этого помещения в другое. Оно размером примерно восемь на десять метров. В углу стоит большая печь, в очаге еще отчетливо можно заметить остатки угля. В углу длинные копья, прочные пики, ножи с широкими, кривыми лезвиями и большое количество жердей, которые, вероятно, еще предстояло обработать. На противоположной стороне стоит наковальня. Она похожа на кучу глины, в которую со всех сторон бросали маленькие комки глины, настолько неровные ее размеры; только верхняя поверхность плоская и обработанная. Рядом с этим неуклюжим устройством стоят и лежат устройства, подобные молоту. Непременно возникает впечатление, что город был построен маленькими людьми, так как входные двери и окна слишком маленькие, а орудия труда слишком легкие для обычного человека.

Снаружи в каменоломне мы обнаруживаем колодец или бывшую шахту. Когда мы бросаем несколько камней и засекаем время их падения на часах, то устанавливаем, что он глубиной свыше ста метров. Мы сбрасываем вниз осмоленный факел и напряженно высматриваем с края колодца. Факел беспрепятственно падает до земли и затем горит там внизу короткое время. Края шахты неравномерны, воды у нее на дне тоже нет. Внизу в дыму, мы, похоже, увидели ползающих змей, во всяком случае, что-то там должно было передвигаться, так как огонь факела скользит вокруг, как будто бы его двигают скользящие тела. Вероятно, та яма, которую мы приняли за колодец, тоже была шахтой, из которой прежние жители добывали драгоценные камни или железо.

Я позже неоднократно получал доказательства, что, например, в непосредственной близости от Никитино были открыты большие месторождения платины. Металл лежал на совсем маленькой глубине – меньше двух метров под землей.

Мы все время бродим по лесу, и проходит час за часом, но наш Василь больше не может найти места, где он в свое время сидел у костра, и где в него стреляли стрелами.

- Мы вообще найдем дорогу домой? – спрашиваю я его.

- Но, барин! – отвечает он обижено. – Вы можете оставить меня, где хотите, я всегда найду путь домой как хорошая собака. Уже двадцать лет я брожу по лесам, все же, за это время можно этому научиться. Но здесь, однако, тайга настолько густая, что сложно найти свои опознавательные знаки; мы должны ждать, пока не наступит ночь, тогда мы больше не сможем заблудиться.

Мы делаем огонь и ждем ночи, чтобы Василь мог ориентироваться по звездам.

... Сисисисисиси... сисисисиси... сисисисисиси...

Мы смотрим высоко, за лесом исчезают утки и дикие гуси.

Белая ночь, которая не знает перехода ко дню, проходит. По птицам, которые летали над нами, мы понимаем это.

- Поблизости должна быть вода. Здесь, посреди леса, должно лежать озеро. Либо утки летят к воде, либо летят оттуда. Странно..., – говорит Василь и осторожно качает головой.

Вдали звучат звуки, к которым мы внимательно прислушиваемся.

Серые гуси с громким криком пролетают мимо нас, несколько чернозобых гагар следуют за ними, за ними летят целые тучи разных уток. Воздух наполнен их криком, хлопаньем крыльев и гоготанием.

И снова птицы исчезли за лесом.

- Непременно поблизости должна находиться большая вода, иначе не может быть. Мир должен погибнуть, если водоплавающие птицы должны носиться в лесу, – Василь продолжает свои рассуждения.

Мы выступаем в путь. Час за часом наша группа идет по лесу. Василь постоянно высматривает в разные стороны, до тех пор, пока радостное восклицание, наконец, не заставляет нас взглянуть вверх.

- Здесь! Знак! Это я сделал!

На кривом европейском кедре я вижу след от удара топора; он свеж и отчетливо заметен.

Проходит еще один час. Мы продвигаемся осторожно, избегая любого шума. Мы стараемся пристально разглядеть каждый куст, каждое деревце, каждое густо заросшее место. И по низким верхушкам деревьев тоже скользят наши взгляды.

Идущий впереди остановился как вкопанный, мы как по команде остановились за ним. Мы напряженно прислушиваемся, но я ничего не слышу.

- Стучат. По звуку похоже на облавную охоту.

- Это не облавная охота, – возражает другой охотник, – звук не приближается, но и не удаляется. Они стучат на одном месте.

Шепотом обмениваются мнения. Иван Иванович и я молчим, потому что наши неопытные уши не слышат стука. Осторожно озираясь, мы продвигаемся дальше. У нас мягкие ботинки, и только если время от времени мы наступаем на сухую ветку, раздается четкий треск. Мы подкрадываемся все дальше и дальше, пока снова не останавливаемся и внимательно слушаем.

Теперь я тоже слышу странный стук. Много людей в определенном такте стучат по дереву.

Движемся дальше. Через густой кустарник едва можно пробраться, но мы не можем использовать наши ножи, потому что звук рубки веток может выманить к нам людей издалека, и так как мы не знаем, сколько их там и что они замышляют, может быть, против нас, нам с большим трудом приходится пробираться сквозь густые заросли.

Теперь мы слышим монотонное пение, которое неоднократно прерывается стуком по дереву. Внезапно оно прекращается.