Четыре королевы

Возвращение домой было главной заботой Маргариты. Их отсутствие слишком затянулось. Она оставила старших детей, включая сына Людовика, наследника трона, на руках у Бланки; ему уже исполнилось восемь, а когда расставались, было четыре — каким он стал? А что станет с двумя сыновьями, которые сейчас при ней? Неужели Людовик хочет, чтобы дети выросли в таких условиях? А ответственность за Францию?

Маргарита не доверяла братьям короля, особенно Карлу. Карл, по мнению королевы французской, был слишком честолюбив, а стареющая Бланка могла и не справиться с ним. В истории случалось, что младшие братья пользовались отсутствием старшего, чтоб узурпировать власть. Маргарита опасалась, что если не удастся уговорить Людовика вскорости вернуться в Париж, то ему будет уже некуда возвращаться.

Недовольство королевы поступками короля вызвало серьезную напряженность между ними. Даже когда она не напоминала снова и снова о необходимости возобновить прежний образ жизни, и она, и дети были живым, дышащим напоминанием о преходящих земных обязанностях — а король в своем отчаянном стремлении к спасению души воспринимал их как досадную помеху. Когда, как можно было заранее догадаться, мамлюки не пришли в Яффу на условленную встречу с Людовиком, а вместо этого за его спиной заключили сепаратный мир с султаном Алеппо, Ан-Назир продемонстрировал свое неодобрение тому, что король французский отказался от первоначального соглашения, разорив христианский город Сидон. [95] Людовик повел свое войско в Сидон и оставил Маргариту в Яффе, где она в одиночестве произвела на свет третьего ребенка.

Чтобы присоединиться к мужу, королеве пришлось выдержать все тяготы и опасности тогдашнего морского путешествия с тремя детьми в возрасте до трех лет. Людовик, которому нравилось каяться, выставляя напоказ свое благочестие, молился и даже не подумал выйти из часовни, чтобы встретить жену и детей, когда корабль наконец прибыл; зато он брался за самые грязные и неприятные работы. В Сидоне, куда французское войско поспело слишком поздно, чтобы предупредить резню, им осталось лишь похоронить мертвых, и он «относил разлагающиеся, зловонные тела к ямам, где их хоронили, даже не зажимая носа, как другие». А вот Жуанвиль поспешил встретить Маргариту, и впоследствии так прокомментировал отношение короля к семье:

«Королева, лишь недавно оправившаяся после того, как родила госпожу Бланку в Яффе, прибыла морем [в Сидон]. Как только я услышал, что она здесь, я вскочил с того места, где сидел рядом с королем, и поспешил встретить ее, и сопроводил в замок. Когда возвратился к королю, которого нашел в часовне, он спросил, в порядке ли его жена и дети. Я ответил утвердительно, и он заметил: „Когда ты встал и покинул меня, я понял, что ты намерен встретить королеву, и потому попросил отложить проповедь до вашего возвращения“. Я упоминаю об этом потому, что за все пять лет, что я провел рядом с королем, он ни разу не говорил со мною, да и ни с кем другим, насколько я знаю, о жене и детях. По-моему, неправильно и негоже мужчине так отдаляться от собственной семьи».

В этом утверждении Жуанвиля есть нечто большее, чем просто сочувствие королеве. Его душевная привязанность к Маргарите вполне ощутима. Он часто упоминал ее в своем дневнике и посылал ей подарки. Он охотно проводил с нею время, а она — с ним; он утешал ее в горестях и сопровождал в опасных поездках.

Возникает вопрос: было ли в их отношениях что-либо, кроме платонической дружбы? Жуанвиль, судя по всему, обладал репутацией дамского угодника. Живя в Акре, он выбрал себе для ночлега такую комнату, «проходя через которую, всякий мог видеть, как я лежу в постели. Я сделал это, чтобы предупредить возникновение нехороших слухов обо мне относительно женщин», — писал он сам. Из рассказа Жуанвиля о его приключениях во время крестового похода явствует только, что этот рыцарь и королева взаимно уважали друг друга, и понимание между ними возрастало. И хотя, как автор мемуаров, он всегда отзывался о короле с большим почтением, отмечая его святость и набожность, у его комплиментов часто бывали острые углы.