Четыре крыла

Уборщица Роза… Она сразила их обоих наповал своей беззащитностью? У Макара такое лицо сейчас… Ему словно неловко… А чего ему стыдиться? Почему и он, Клавдий, чувствует себя не в своей тарелке? Перед ней? Безутешной матерью пропавшего сына… Бедной до нищеты… Готовой с пола подбирать и пить дорогие таблетки, ибо она не может потратить деньги на новые. Ему совестно – они насвинячили на съемной вилле, а она явилась убирать за ними. Но это же ее заработок. Каждому свое.

Или нет?

Есть нечто еще. Главное. Скрытое от посторонних глаз глубоко внутри и у него, и у Макара. Оно заставляет их терпеливо возиться с ней. Утешать ее. Пытаться ее сейчас накормить.

Пытаться защитить ее. От чего?

Помочь ей в ее горе.

Словами не объяснить. Душевный порыв их общий с Макаром? Обоюдное врожденное благородство? Полегче с пафосом… Скорее просто блажь. Похмельная дурь после бурной ночи с девицами – пьяной, шумной гулянки на вилле загородного Парк-отеля, куда Макар-искуситель затащил его – встряхнуться и оттянуться на полную катушку.

Макар проводил уборщицу Розу на шикарную кухню виллы Парк-отеля. Она плелась – сгорбленная, поникшая, шаркая ногами в своих резиновых клогах. Но сев за стол, начала есть с великой жадностью. И Клавдий понял – уборщица Роза сильно голодна. Даже горе не отбило у нее волчий аппетит.

– Вы сказали – ваш сын пропал без вести. – Макар налил ей кофе из навороченной кофеварки.

– Пропал. Убили его злые люди. Больше двух месяцев нет его со мной. – Уборщица Роза на мгновение перестала жевать. А затем, взяв бриошь, начала подчищать на тарелке растекшийся желток от яичницы-глазуньи. Она съела все до последней крошки.

Клавдий Мамонтов придвинул к ней и свою порцию завтрака. Сел боком на широкий низкий подоконник, глядя на лес, окружавший виллу.

Они примчались сюда вчера днем на машине из дома Макара на Бельском озере в Бронницах, где жили летом. Дни и недели после кровавой и трагической истории с борщевиком, на которую они все вместе с полковником Гущиным потратили столько сил[1], протекали тихо и относительно спокойно. Дома все, на взгляд Клавдия, устаканилось. Дети Макара не болели. Гувернантка Вера Павловна наконец отыскала через своих многочисленных знакомых пожилую супружескую пару преподавателей иностранных языков для Лидочки – младшей дочки Макара. Семидесятилетние муж и жена раньше работали в столичном вузе. Предложение Макара перейти на работу к нему позволяло им постоянно жить за городом на своей даче на природе (их деревня располагалась в сорока минутах езды на машине от Бельского озера), оставив московскую квартиру семье дочери. Супруги приступили к новым обязанностям летом – в период каникул в вузе, обещав окончательно определиться к осени: остаться у Макара или нет. Жена начала обучать Лидочку французскому и итальянскому, ее муж – немецкому, а также латыни, чем приводил Макара в восторг. В середине июля выдались знойные душные дни, и супруги-учителя часто оставались у Макара ночевать, не возвращались к себе на дачу в духоте.

Дом на озере, полный стариков и детей…

Клавдий Мамонтов самые жаркие дневные часы проводил у воды вместе с дочками Макара, гувернанткой Верой Павловной, супругами-учителями и маленьким сыном Макара, Сашхеном. Раненая рука Клавдия заживала медленно, он все еще носил перевязь. Но уже пытался плавать. И греб с великим трудом на каноэ, разрабатывая суставы. Для крохотного Сашхена, едва научившегося ходить, Макар заказал по интернету «микроскопические» водные лыжи, чем привел в ужас всех домашних. После долгих дискуссий, просьб образумиться и укоров ограничились пока надувным кругом для плавания. Сашхен в круге плескался вместе с сестрами на мелководье, шлепал ладошками по воде и хохотал, обдавая Клавдия, сидевшего в воде рядом с ним, фонтаном брызг.

Для старшей шестилетней дочки Макара, Августы, отличавшейся особенностями развития и не говорившей, привезли мольберт и масляные краски. Макар вместе с Клавдием два дня готовили для нее художественную мастерскую. Выбрали гостевую комнату наверху, рядом с детской с панорамным светлым окном, сами перекрасили стены. Установили мольберт, на него – холст на подрамнике. Разложили на столе масляные краски в тюбиках, кисти. Августа продолжала творить на картоне мелками и пастелью. Рисовала и в своем планшете. Но затем Макар с Клавдием подсмотрели украдкой, как она под неусыпным наблюдением Лидочки и крохотного Сашхена, перекочевавшего следом за сестрами в художественную мастерскую, смешивает… нет, просто размазывает, растирает пальцами краски на палитре. И смотрит на результат, на свои испачканные ладошки, склонив набок темноволосую головку.