Четыре крыла

На следующее утро Клавдий проснулся рано. Решил пробежаться по холодку в парке поместья у озера. Выбравшись из спящего дома, дал мощный кросс. Среди деревьев мелькнула знакомая крепкая фигура. Макар тоже совершал свой утренний марафон. Увидев друга, он махнул ему, и они рванули наперегонки. Намотали километров пять кругов и остановились на берегу, приводя в порядок сбившееся дыхание.

– Сгоняем после завтрака в Скоробогатово? – предложил Макар, вытирая мокрое разгоряченное лицо.

– Заметь, не я это предложил, – непередаваемым тоном ответил Мамонтов.

– Я, я, Клава. Считаешь, вчера перед ней я валял дурака?

– Рыцаря. Защитника сирых и убогих. Не дрейфь, уборщица все на наше похмелье после перепоя списала.

Макар вздохнул.

– Я, Клава, по натуре not tipical singleton[6]. – Волнуясь, он изъяснялся на своем почти родном английском. – Синглтон с тремя малолетками на руках, многодетный папаша-одиночка, моя бывшая лишена родительских прав, мотает срок в тюрьме за покушения на убийства. Ты тоже не типичный синглтон – этакий самый-самый последний, окончательный самурай. Сейчас еще и раненый Долохов. Кой черт нам до чьих-то сыновей, чужих матерей, да? Или нет? Но слушая тетю Розу вчера, я словно заново пережил события с моими дочками, от которых едва не рехнулся когда-то. А вы с Гущиным нас спасли.

– Я тоже вспомнил о девочках, – признался Клавдий.

– Вывод? – Макар смотрел на него серьезно.

– Пепел Клааса стучит… колотит…. Нет, долг отца очнулся от спячки? – Клавдий мрачно усмехнулся. – Ну а я как ты, братан. Не бросать же тебя одного. Только затея наша – полная безнадега. Уразумей сразу.

– С чего вдруг? – Макар, в отличие от друга, моментально повеселел, взбодрился.

– Пропавший без вести… Их находят одну треть. Всего-то. И две трети – трупы.

– Не ищут просто.

– Стараются, Макар. Особенно несовершеннолеток разыскивают. У нас, правда, двадцатилетний пацан. Взрослый парень. И ситуация аховая – пойди туда, не знаю куда.

– В Скоробогатове сегодня нащупаем первые нити, – Макар смотрел на озеро. – Слезы тети Розы вчера меня ножом по сердцу полоснули. Синглтон, подобная нам. Беззащитная, бедная.

– Ага. Только она – не совсем то, чем кажется, – хмыкнул Клавдий. – Ладно. Ты ей обещал. Давши слово – держись.

Вернувшись в дом, они поднялись на второй этаж. Макар зашел в детскую к Сашхену. Клавдий остался в дверях. Макар смотрел на маленького сына в кроватке, свернувшегося клубочком, на его стиснутый во сне кулачок. Словно почувствовав его присутствие, Сашхен открыл голубые глазки и улыбнулся. Макар сразу взял его на руки. Прихватил со столика у кроватки брошюрку-инструкцию с картинками «Как приучить малыша к горшку». Они с Сашхеном находились лишь в самом начале этого тернистого пути. Мудрая Вера Павловна настояла: Макар – отец непременно должен принять участие в процессе приучения, не полагаясь на ее опыт гувернантки и горничной Маши, нянчившей Сашхена.

Клавдий услышал шум в художественной мастерской. Они с Макаром и Сашхеном пошли по коридору. Августа и Лидочка, несмотря на ранний час, уже бодрствовали. Обе в пижамах, босые. Лидочка уронила со стола коробку с пастелью. Сидя по-турецки на полу среди раскиданных ярких мелков, она с упоением щебетала на родном английском, обильно вставляя русские слова и новую для нее латынь:

– Pompeii…Augusta picturam docuit![7]

Августа с распущенными темными волосами стояла перед мольбертом и медленно возила измазанной красками ладошкой по холсту, оборачиваясь к сестренке, сверкая темными глазами, полными затаенного восторга.

– Привет, принцессы! – поздоровался Макар. – О! Краски уже на холсте! Лидочка, а ты делаешь успехи в латыни, но почему Помпеи учат рисовать Августу?

– По кочану! Cabbage![8] – выпалила четырехлетняя Лидочка-полиглот и высунула розовый язык. – Августа сама художник!

Клавдий смотрел на безмолвную Августу, сосредоточенно творившую на холсте. Он вспоминал ее прежние удивительные рисунки – предупреждения. Они оставались для него полнейшей загадкой, найти им вразумительного объяснения он до сих пор не мог. И, прежде чем пускаться в очередную непредсказуемую авантюру по поискам без вести пропавшего Руслана Карасева, он очень хотел взглянуть на них.

– Августа…

Маленькая художница обернулась.

– Мы с папой решили найти одного парня. Он ушел из дома и исчез, – Клавдий осторожно подбирал слова. – А ты… может, что-то изобразишь для нас с папой?

Макар удивленно покосился на него, затем посмотрел на старшую дочку. Рисунки Августы он тоже видел, но, в отличие от Клавдия, не придавал им особого значения. Августа отошла от мольберта, вытерла ладошку прямо о пижамные штанишки. Плюхнулась на пол рядом с Лидочкой, положила перед собой лист ватмана и потянулась за мелками. Резкими уверенными штрихами она быстро нарисовала на ватмане… дерево.

Клавдий внимательно изучал дерево – серая кора, черные угольные штрихи на толстом стволе, зеленые штрихи мелков, изумрудная листва, словно весной. Он ждал – может, Августа дополнит свою картину-импровизацию? Но нет, девочка поглядывала на них с Макаром снизу вверх.