Четыре Любови

Суд над бригадой в составе шестерых автомобильных злоумышленников, включая организатора дела Анатолия Глотова, четверых его подельников разных воровских направлений и несчастного верного Геньки, смутно догадывавшегося о дальнейшей судьбе своих графических произведений, но не вникавшего в состав не им налаженного рисовального преступления, состоялся в Новомосковске, по месту обнаружения преступного замысла.

Лев Ильич, как только начался процесс, прибыл в Новомосковск с кучей придуманных им бумаг от кучи творческих союзов, характеризующих Геника с самой творческой стороны.

- Свидетель Казарновский-Дурнев Лев Ильич! - объявил судья. - Что вы можете показать по делу?

- Дурново, - поправил Лёва судью, - а не Дурнев.

- Кого? - не понял судья. - Я говорю, по делу что?

Лёва внутренне махнул рукой и приступил к свидетельским показаниям:

- Представьте себе, - обратился он больше к залу, чем к суду, - 1981 год. Разгар брежневского правления. Международный конкурс плаката в Греции, посвященный инвалидам, - он по-доброму посмотрел в сторону завсегдатаев старичков и старушек. - Обвиняемый, Генрих Юрьевич, - участник от нашей страны. И этот человек, - Лёва с гордостью посмотрел на Геньку, - придумывает следующее: четыре кисти рук, спаянные в замок. И одна из них - протез. И название - "ВСЕ ВМЕСТЕ!". А еще ниже - "ЛЮБОВЬ!", - он перевел дыхание и взволнованно закончил доклад: - Четыре кисти - четыре руки - четыре любви человека к человеку. Греки такого еще не видели. И он ПО-БЕ-ДИЛ! Этот плакат висит сейчас в общественной приемной ЦК профсоюза работников культуры. И каждый раз, когда я прохожу мимо этого произведения, я горжусь, что этот человек - обвиняемый! - тут он смутился и быстро поправился: - Э-э-э... То есть я хотел сказать... что обвиняемый - этот самый человек!

Лёвка прощально посмотрел на друга и сел на место. Почти все из сказанного было импровизацией, но выстроенной на основе частично правдивых и при иных совершенно обстоятельствах имевших место фактах. Зал зааплодировал...

- Две-е-е, - наполовину шепнул - наполовину губами показал ему Генька, пока судья призывал зал к порядку. Лёва не понял и вопросительно кивнул в обратном направлении. - Две любви, а не четы-ы-ы-ы-ре, - губами по-верблюжьи уточнил автомобильный художник, продемонстрировав кисти рук, - руки - четыре, человека - два...

Геня никого не сдал и ни в чем не признался, и поэтому по 196-й статье за изготовление фальшивых документов - получалось при максимальном сроке меньше, чем по 224-й - за хранение и распространение наркотических веществ. Распространение при помощи следака притянули, расфасовав Генькину дурман-траву по дозовым упаковкам, и получился законный семерик. Но с учетом такого неслыханного для Новомосковского суда Лёвкиного вмешательства с применением инвалидного человеколюбия Генрих получил не семь положенных лет, а шесть и без конфискации. Четырем глотовским быкам тоже дали срока немалые, на них еще висела куча разного плюс рецидив, но на Глотова они работали не впрямую. Плакат с инвалидной любовью, спиритически выпрошенной Лёвой из спертого воздуха судебного зала, пролетел над головами присутствующих, плавно перекочевал в зону конвоя, чиркнул краем крыла по председательствующему, по обоим заседателям и, сократив Генику год отсидки, вылетел вон.

Вина же организатора преступных деяний Анатолия Эрастовича Глотова доказана не была, и прямо в зале суда он был отпущен на свободу сразу по оглашении приговора.

- Сукин сын... - подумал Генрих. Но подумал он о соседе Казарновских не мстительно и без презрения. Скорее, с легкой завистью провального художника к успешному...

О Генькином аресте стало известно в тот же день. К вечеру об этом узнала и Любовь Львовна. Она тихо ахнула и сползла со стула. Люба бросилась к свекрови и с удовольствием отвесила ей оздоровительную пощечину. Маленькая взвизгнула от восторга:

- Лёв, а можно мне тоже?

- Исчезни, - шикнула на нее Люба, - кому я сказала?

- А тебе понравилось, я видела, - сказала Маленькая и пристально посмотрела матери в глаза.

- Нет! - твердо ответил Лёва. - Тебе нельзя. И бабушка здесь ни при чем. Генрих сам виноват. Его самого надо как следует стукнуть, хоть он тебе и отец.

Баба Люба открыла глаза, встала и, ни слова не произнеся, ушла к себе. С этой минуты путч перестал ее волновать вне зависимости от результата - как получится, так и будет. Но коробку и сопроводительную бумажку она все же перед сном поменяла местами - по короткой теперь уже сохранной схеме...