Четыре Любови

- Лёвушка, я накоротке, а то мне к родне еще надо и на пруд, - он примостил костыль на кровать, подмышечная костыльная часть кувыркнулась и задела Любину коленку. Но Лев Ильич знал, что это ее не побеспокоит, и уже не дернулся.

- Вот именно, - одобрительно оценил Лёвину реакцию грек. - Так-то все оно ничего... - он пересел поближе к хозяину. - Я вообще-то не собирался пока, если честно. Думал, пока не требуется. А там лучше Глотов заскочит, ближе к делу.

- К какому делу? - решил сразу уточнить Лёва. Он уже привык, что просто так, без всякого смысла для будущего или вообще, эти Глотовы слова не вымолвят.

- Это он тебе пусть разъясняет - к какому. Как тогда...

- Как когда? - снова не понял Лев Ильич.

Грек заерзал на месте:

- Слушай, мне, правда, позарез еще на пруд надо. Уж к родне - в другой раз тогда получится, но на пруд - хоть режь. Я тебе свою часть отделю и погоню, лады?

- Глотов, послушайте, - Лёва почувствовал, как раздражается, это было с ним впервые. - Что вы мне загадки свои загадываете? Пришли - говорите!

- Так я и говорю, - получив Лёвин нагоняй, по-деловому продолжил мысль визитер. - Бульдозер помнишь из окна?

- На "Аэропорте" или поселковый, на пруду?

- На пруду который. На "Аэропорте".

Лёва понял. Понял и сразу вспомнил: розовое... сирень... фиолет... льдины вертикально... бульк... черная дыра... мокрый грек... квартирные перемещения родственников... прыжки через ладожскую лужу...

- Помню бульдозер, ну и что?

- А то! Тебя тогда Глотов сильно предупредил, а я выходил на тот момент вниз. У меня там мормышка поставлена была, а кивок я с краю приладил, проверял. Ну рыбак я, рыбак! - он схватил себя обеими руками за ворот рубахи, но не рванул, а просто потряс.

- Ну и что? - не понял Лёва. - Про дыру ладожскую помню, что мокрый ты был - тоже помню, ну и что с того?

- Э-э-э-э, парень, - озадаченно протянул грек. - Видать, тебя Глотов некрепко попугал... А сам ходит такой... гордый... образованный. Правда, здоровается всегда первый, тут я ничего на него не скажу. Ну, дело его, как хотите. Надо мне, правда, надо, - он почти умоляюще взглянул на Лёву и потянулся рукой к костылю.

- А чего ты отделить-то мне хотел, часть какую-то? - спросил под завязку разговора Лев Ильич, понимая, что на этот раз разговор не заладился.

- А-а-а-а, это? - он уже поднялся, но задержался. - У тебя сегодня гудело где не надо или не гудело?

Объяснять дважды не пришлось. Лев Ильич моментально сообразил направленность греческого инспектора. Он смутился и покраснел.

- Вот и все, Лев. Погнал я... - Грек повернулся к Лёве спиной и растаял в воздухе...

Пару лет после освобождения Генрих перебивался случайными заработками вроде изготовления книжных обложек в неизвестных никому издательствах. Платили мало, но и качества не требовали. И то и другое было для Геньки вразрез с представлениями о жизни человека, заплатившего родине долг полной монетой. Несколько раз он мотался в Новомосковск, где начальник тюрьмы по старой отсидочной дружбе свел Геника с местным заказчиком. Тот владел кафе при рынке и двумя забегаловками у вокзала. Кафе Генька оформил, а от вокзальных точек отказался - представил себе этап, и стало невообразимо противно. Прежние связи к моменту выхода его на свободу прервались почти целиком - поменялись люди, да и компьютерная молодежь оккупировала творческие точки, не умея совершенно рисовать, но зато отлично набив руку на типовых приемах графического дизайна. Один раз Льву Ильичу удалось воткнуть Геньку художником на картину к приятелю-режиссеру. Но деньги быстро закончились, фильм закрыли и группу распустили.

Тем временем строительство за забором у Казарновских приближалось к стадии внутренней отделки. Маленькая позвонила отцу и сказала:

- Пап, меня тут сосед наш по Валентиновке, Толя Глотов передать просил. У него предложение есть для художника. Дизайн интерьера новой дачи. От и до. Обещал хороший гонорар. Пойдешь?

- Пусть позвонит мне, - поразмышляв, ответил Геник. - Я должен подумать.

К тому времени Люба Маленькая поступила в Театральное училище им. Щукина с первого захода и к разгару строительства заканчивала первый курс.

- Ты представить себе не можешь, Лёв, - сразу после вступительных экзаменов рассказывала она отчиму, положив ему руку на плечо, - какие же туда кретины поступали, кого только я там не насмотрелась. Из Калмыкии один был, толстый, с прыщами на лбу, глазки как щелочки, заплыли совсем. По-русски ни бум-бум почти. Что ты думаешь? Приняли! - она закатила глаза. - Его отец с зам. директора договорился, есть там грек один, Мистакиди, он устраивает, если надо. - Лев Ильич вздрогнул, просто так, беспричинно. - Так вот он через калмыцкое представительство спонсорство для училища организовал якобы, а все знают - деньги его собственные. Он миллионер там, а живут в степи, чуть ли не в юрте, а рядом с юртой джип стоит. Он вроде того, что кумыс консервирует и в Грецию отправляет на экспорт. А сына в артисты...

- Славный тебе жених, - усмехнулся Лёва. - Будешь по степному уложению жить, пить кумыс и гонять по степи на джипе.