Четыре Любови (сборник)

Невестку, а в особенности дочку ее, Любу Маленькую, Любовь Львовна незалюбила с первого дня, но квартира была огромная, только незанятых комнат было три, и не пустить молодую семью было глупо. Кроме того, Любовь Львовна представить себе не могла и в страшном сне, что Левушка может сгинуть куда-то в Бирюлево-Товарное и для любви самозабвенной, так же как и для помыкания, не останется ей ни одного живого объекта. Кроме Мурзилки. Но это – только для взаимности и любви…

– Слишком Люб много получается в одном месте, – недовольно отчитывала она сына. – Любовей этих… – Эта твоя… с дочерью чужой – две… И та Любаша, которая была, первая твоя, размазня, – считай, трех перебрал. И никакого толку от них от всех. Что им тут всем, медом намазано?

– Ты, мам, себя еще не посчитала, – улыбнулся Лева. – Всего четыре получается. Вернее, четыре с минусом.

– Это ты меня в минусы назначил? – мать не была настроена на шутку. – Ты меня вообще с ними не складывай. Я от них всегда отдельно буду, понятно? Я – Дурново! Любовь Львовна! Я тебе – мать!

– Нет, мам, минус – это Любаша. – Лева обычно не позволял себе быть втянутым в мамины скандалы. – Но я хочу ее с Любой познакомить, чтоб восстановить комплект. А потом мы ее замуж еще пристроим. За Геника.

– Это что еще за Геник? – с неподдельным интересом Любовь Львовна уставилась на сына. – Это фамилия или имя такое идиотское?

– Это хороший человек, мам. То пьющий, то нет. Но талантливый. Любин муж бывший, художник. При Любашкиной глупости и жертвенности – то, что им обоим нужно. Она его еще и спиртом из кабинета химии снабжать будет. За школьный счет.

– Идиотизм какой-то! – злобно отреагировала мать. – Еще чего не хватало! Просто идиотизм натуральный! Любашу – за алкоголика! Никакая она не глупая, просто… – она бешено повертела глазными яблоками в поисках подходящего обозначения бывшей невестки. – Просто какая-то разобранная была, как тургеневская барышня.

– Тогда почему же не заладилось у вас? – спросил Лева. – С первого дня не заладилось. Может, и у нас тогда бы брак не развалился.

– Потому что никто в семье Дурново пробирки мыть не должен, – гордо подняв голову, ответила Любовь Львовна. – Даже в собственном институте.

Лева вздохнул:

– Она, мам, сейчас не пробирки моет, а химию преподает в школе. И не замужем.

– Ну вот и пусть преподает, – оборвала дискуссию мать. – А не за алкоголика замуж собирается.

Почему такое предложение сына с ее точки зрения выглядело идиотизмом, она объяснить, наверное, не смогла бы. Да и потребности никогда в этом не имела. Просто импульсы, моментально зарождавшиеся в неравнодушном материнском организме, распространялись, судя по всему, со скоростью, значительно опережающей самую стремительную скорость на свете – скорость мысли.

Жизнь в одном пространстве с молодыми тем не менее началась на редкость непредсказуемо: тихо и мирно. Девочку свекровь игнорировала, а Люба, к ее великому огорчению, никак не давала ей повода для жизненно необходимых пульсаций, бравших начало в височных долях головы.

«Расчетливая… – подумала она как-то про невестку не без доли уважения, – и, машинально прибавив к ней для парности Маленькую Любу, передумала мысль, внеся нужное уточнение: – К наследству подбираются. Нужно переложить камни подальше…»