Четыре Любови (сборник)

…Этой ночью, уже после того как Люба Маленькая, хлопнув дверью глотовского джипа, вернулась на дачу, разделась у себя там, за стенкой, и затихла, Лев Ильич так и не смог нормально уснуть и долго еще ворочался с боку на бок. Сегодня вечером, когда он обнаружил у матери заметные положительные сдвиги в функционировании сознания, это порадовало его и одновременно озадачило, потому что надежды на избавление от паралича нижних конечностей не было и не могло быть в любом, самом благоприятном случае развития болезни. Так сказали врачи сразу после снимка, в этой части они понимали и были уверены. Просто крохотнейший фугас, взорвавшийся в голове Любовь Львовны, задел зону, ответственную за глупость и ум, самым краем взрывной волны, оставив возможную починку этой области на будущее. Что же касается самой точки разрыва, то она пришлась как раз на сосудик, от которого нужные провода сигналили в ноги, в те самые материнские ноги, которые Лев Ильич, обреченный теперь на ежедневную сыновью заботу, укутывал со всех сторон одеялом, легким – днем и потеплее – на ночь, подтыкая его сползающие края поглубже внутрь. Он представлял себе мать совершенно выздоровевшей выше нижних конечностей, то есть продолжающей лежать или полулежать в постели, но при этом – с вернувшейся к ней без потерь зловредностью, усугубленной новым положением в семье.

«Ладно, поглядим, как пойдет… – успокоил он под утро самого себя, – как случится, так и будет…»

Он посмотрел на часы, был пятый час.

«Надо воспользоваться, – подумал Лев Ильич. – Когда еще сумею в это время…»

Он поднялся с кровати, накинул рубашку и, выйдя из спальни, пересек верхний второй этаж дачи. С противоположного края дома был эркер и оттуда хорошо просматривался восток. Он постоял пару минут, продолжая думать о матери, как вдруг оранжевый шар, взявшись ниоткуда, воткнулся снизу в небо, и небо в ответ на это природное вмешательство тут же вылило розовое, как и раньше, как и всегда, от края до края, густое поначалу, затем бледнее, еще бледнее, а уж потом просто никакое, утреннее, переходящее потом в дневное…

Лев Ильич постоял еще немного, пока не угасли остатки зари, самой первой, розовой, вернулся обратно в спальню, лег и заснул крепким сном.

Люба приехала во втором часу. Он сразу заметил, что что-то не так, и не стал пока сообщать жене о своих вчерашних открытиях насчет матери.

– Пойдем погуляем, – странным голосом обратилась она к Леве и взяла его под руку. Они медленно двинулись в глубь участка, по направлению к небольшому летнему домику, скорее даже не домику, а постройке под крышей, но со стенами и дверью, где Лева иногда любил ночевать, будучи еще школьником, когда выпадало жаркое лето.

– У меня обнаружили нехорошие клетки, – глядя прямо перед собой, тихо сказала Люба. – При биопсии груди. – Она подняла на него глаза. – Я недавно нащупала отвердение ткани на старом месте, но не хотела тебе говорить раньше времени. Теперь хочу…

Лев Ильич открыл рот, но слова не выходили:

– Ты хочешь с-сказать… – заикнулся он.

– Левушка… Это рак. Горюнов сделает все, что в его силах, но…

У Левы опустились руки. Он споткнулся и опустился на землю. Люба села на траву рядом с ним.

– Надежда есть? – спросил он, глядя прямо перед собой.

– Нет, – твердо ответила жена. – Это вопрос времени… – Глаза ее наполнились слезами, и, не умея их больше сдержать, она тихо заплакала и прижалась к мужу лицом.

– Боже… – произнес ошеломленный Лев Ильич. – Господи Боже мой… Почему?..