Четыре Любови (сборник)

…Впервые он встретил Художника на вокзале, в Тбилиси. Тот сильно походил на нормального городского сумасшедшего и суетился в поисках номера пути, на который прибывал поезд из Москвы. Армен, в отличие от чокнутого, был «на работе» – фарцевал поддельными итальянскими джинсами. Сияющая лысина в сочетании с нечесаной седой бородой сразу привлекли его внимание. И, как выяснилось, привлекли на всю жизнь, вернее, на всю оставшуюся часть недолгой жизни Художника. Сразу и бесповоротно… А тот, кого тогда встречал Художник, оказался, как выяснилось потом, кинорежиссером Тарковским. Повод для знакомства с чокнутым случился минимальный – столкнувшись спинами, они крепко послали друг друга по линии матерей, отцов, родственников, всех вместе и каждого по отдельности, а также по линии их отдельно взятых простых и сложных частей и конфигураций. Но через пару часов, уже у него в доме, когда они вместе с гостем прикончили привезенную в подарок Художнику бутылку заморского коньяка «Хеннесси», они же, в присутствии Тарковского, насмерть сцепились насчет мифотворчества Томаса Манна в его поздних произведениях. Тарковский слушал внимательно и молча, а когда Художник свалился, сказал Армену всего три слова:

– Ты должен снимать…

– Я знаю… – нетрезво согласился тот.

Домой Армен вернулся за полночь, притащив на себе подарок очнувшегося к тому времени Художника – огромный персидский ковер ручной работы.

– Дарю! – произнес Художник. – Могу доверить только тебе. Ни один сраный музей не достоин такой вещи – двенадцатый век!.. Ручной!.. Персидской работы!.. В смысле, наоборот…

– В-ва! – отреагировал писатель-фарцовщик и подарил Художнику три пары женских джинсов подросткового размера.

– Э-э-э-э… – ответил Художник, но подарок взял.

Конечно, он был божественно талантлив. Из осколков разбитой тарелки, коробки спичек и носового платка в течение пятнадцати минут он мог родить шедевр. И тут же расстаться с ним, легко и искренне, просто подарив первому попавшемуся на глаза жулику. С такой же легкостью, случайно встретившись с проходимцем года через два-три, мог гневно потребовать подарок обратно, особо не утруждая себя изложением мотивов такого странного своего поведения.

Рисунки, а позднее и живопись Гения Армен впервые увидел тоже в доме Художника. Потрясение было столь велико, что он долго не мог прийти в себя. Что-то проросло в его уже вполне окрепшей, но несколько недоученной душе. Писательство, прихватив по пути фарцовку, отступило, уступив место цвету, движению, картинке…

Художник подливал масла в огонь:

– Ну что, все теперь про нас понял, неуч? – и смачно хохотал, перебирая завитки волос на седой груди вечно измазанными краской пополам с грязью, истертыми подушечками своих божественных пальцев.

Первый, изданный в Союзе, альбом Гения в подарок Художнику привез Мастер, знаменитый аниматор. Только что он завершил свою «Сказочную повесть» и привез в Тбилиси копию картины, что называется, прямо с колес.

Мультфильм был снят в необычной технике, называемой в профессиональной среде «перекладка». Движение на экране осуществлялось за счет едва уловимых глазом последовательных перекладок фиксированных объектов фильма. При этом персонажи оживали куда натуральней, чем в рисованном варианте. Они словно распределяли вокруг себя живую волну, ничего, казалось, не делая специально и оставаясь в заданном авторами образе. При этом каждый кадр сопровождался удивительным эффектом – эффектом прорастающего волшебства, которое хотелось и, казалось, можно было потрогать руками.

На премьеру в Дом журналиста они пришли, слегка поддав со встречи. Художник представил Армена:

– Твой будущий студент. Исключительно опасен…

– В-ва! – нетрезво ответил Мастер. Это «В-ва!» впоследствии говорили все, кто хоть раз встретился с Художником, и это «В-ва!» не зависело уже ни от пола, ни от возраста, ни от профессии, ни от национальности его произносящего…

Зал был набит битком, и для них принесли стулья. Стулья были узкие, с низкой спинкой.

– Надо бы по два… – произнес Художник. – А то по трезвому делу с них запросто е…шься…

Раздались аплодисменты. Мастер на сцену не пошел, он просто поднялся и сказал, обращаясь к публике:

– Говорить ничего не буду. Просто смотрите…

Это было еще одно потрясение, гораздо более сильное… Это был шок… Все, что мучило Армена в последнее время, окончательно срослось и сомкнулось. Каким-то новым, другим своим умом он вдруг понял, зачем… Зачем все… Вообще все… Он точно знал, что должен теперь делать. И как…

Через неделю, с билетом, паспортом и сотней в кармане, не посоветовавшись с родителями, он уехал в Москву поступать на Высшие режиссерские курсы, где преподавал Мастер, который согласился взять Армена на свой курс. Об этом позаботился Художник…