Четыре месяца темноты

– Я прекрасно понимаю, Фаина Рудольфовна, – произнесла она с акцентом на отчестве, хотя часто называла ее просто по имени, – что вы в сложном положении. Я бы сказала, в положении, которое для женщины, хм… еще ни разу не рожавшей, в новинку. Но все мы проходили через это и знаем, сколько страхов переживает будущая мать в этот период.

Словно нечаянно, Мария Львовна взглянула на фотографию взрослого сына у себя на столе. Он стоял с ней рядом в мантии и шапочке выпускника. Теперь он женился, но звонит ей ежедневно – так она его приучила.

– Конечно, вы можете уходить, когда захотите… – лицо директора сделалось таким кислым, что Фаине взгрустнулось. – Но до декрета еще далеко, и это, ну… неразумно…

– Я не хочу больше подвергать ребенка опасности… – выпалила Фаина, задыхаясь.

Мария Львовна расправила могучие плечи и раскрыла ладони:

– Фаина, ты сейчас перепугалась и плохо соображаешь. Я дам тебе два дня за свой счет, или бери больничный. Впереди выходные. Галантные кавалеры свое получат. Кайотов – претендент на отчисление номер один. Но ты же знаешь, как все сложно, мы никого не можем выгнать просто так – это долгий процесс… Ты можешь уйти, но у нас и так дела хуже некуда. Где я буду искать учителя истории посреди года? Да к тому же Элеонора Павловна устроила скандал из-за Осокина, которого толкнул на тебя Кайотов. Одни и те же действующие лица… Если уйдет она, то у меня полный обвал с учителями русского! Нет, ты не жалуйся мне. Я сама была на твоем месте.

– Неужели мы вообще никак не можем защитить себя от них? – воскликнула Фаина. – Они могут врать, ругаться матом, ломать мебель, напиваться и подставлять хороших людей! А нам нельзя даже выгнать их из класса, потому что с ними, видите ли, может что-то случиться вне урока! Нельзя кричать на них и оскорблять их достоинство, нельзя даже ставить двойки!

– Это дети, Фаина! Де-ти!

– Дети, у которых шутки ниже пояса и которые курят в туалете…

– Двойку за поведение нельзя ставить вместо оценки по предмету. Это дисциплинарное наказание – значит, пишешь замечание в дневник!

– Да что им наши замечания? У некоторых весь дневник исписан, на каждой неделе целые развороты. Если родители в них не заглядывают, то какой смысл оставлять там свои автографы?

– Не знаю, Фаина Рудольфовна, у меня в таком случае, – Мария Львовна сжала внушительный кулак, – начинается с родителями особый разговор. Нужно звонить и выяснять.

Учительница истории посмотрела на директора – у нее был дар: характер несущегося паровоза, который облачен в пуленепробиваемую броню и знает, куда мчится. Она в одно мгновение приобретала уважение незнакомых людей. Она могла войти в толпу, полную возмущенных родителей, и абсолютно трезво представить им настоящую проблему с ее последующим решением, словно заправский сумоист, раскидывающий ладонями неопытных худых борцов. Она подбирала такие точные слова и с таким напором говорила с любыми своими оппонентами, что они стушевывались. Хотя, возможно, ее постоянная привычка говорить на повышенных тонах не вызывала у собеседников желания узнать, какова она в гневе. Фаина не обладала таким даром и потому терпела поражение за поражением. К тому же разговоры, как правило, ничего не меняли. Чаще всего родители сами были потеряны и не знали, как повлиять на свое чадо. Не было и времени звонить – за уроками, проверкой тетрадей и грудой документов.

– Мы растим избалованных кровопийц.

– Полегче, Фаина Рудольфовна. Все-таки они наш хлеб. Ваши пожелания я учла. Надеюсь, вы уже пришли в себя и примете правильное решение.

Учительница истории устало посмотрела в окно: «Как быстро стемнело».

Она вдруг вспомнила, что совсем скоро самый короткий день в году.

«Солнцеворот. Скоро солнце умрет. Сколько еще ждать, пока оно родится? И родится ли?».

– Тогда я возьму несколько дней больничного, – услышала она со стороны свой слабый голос.

– Вот и хорошо. Чаю выпьете с конфетами?

– Выпью.

Фаина вышла от директора с гудящей головой. Она двигалась медленно, словно приняла транквилизатор.

– Как вы? – спросила Светлана Семеновна, молодая девушка, но уже опытный секретарь. Достаточно опытный, чтобы затылком чувствовать подавленное настроение учителей, вышедших из кабинета директора.

Фаина плюхнулась в кресло и пожаловалась ей:

– Учительница! Училка! Что они понимают? У меня два высших образования! А они считают, что я пришла сюда только потому, что учителями становятся те, кто не достиг большего. Глупо, глупо все это. А особенно глупо выглядит их напыщенность. Родители смотрят на тебя, словно ты насекомое. Давать им советы – все равно что выкачивать насосом море. Училка! А что потом? Вырастают их замечательные детки, лучшие на свете. И сильные мира сего умоляют: «Пристрой моего сорванца сюда или сюда, узнай то да се! А как с ними быть? А что мне делать?» Дети магнатов, министров, знаменитых актеров, все их родители, такие важные и гордые, вдруг идут к тебе с поджатым хвостом…

Она закрыла глаза: «Нужно записаться к врачу. Срочно».

Светлана сочувственно вздохнула.