Четыре месяца темноты

– Меня больше волнует безопасность других детей. Можете ли вы провести беседу с ребёнком, чтобы подобное не повторилось?

– Я сделаю всё возможное, – мать Ильи поднялась, – до конца года. Позднее в этом не будет никакого смысла.

Маргарита Генриховна сощурилась:

– Почему?

– Мы собираемся сменить школу. У Ильи успехи в математике, и мы переходим в гимназию с математическим уклоном.

Она слегка поклонилась и вышла за дверь.

Внезапная мысль взбудоражила Маргариту Генриховну. Она поспешно начала перебирать бумаги у себя на столе.

«Кротов. Кротов. Илья Кротов».

Копия диплома победителя международной олимпиады застыла у неё в руке. Такое случается раз в двадцать лет.

Так вот где она его видела! Неужели это тот же мальчик, которому недавно она лично вместе с директором вручала награду?

На душе Маргариты Генриховны заскребли кошки.

«Мы не можем терять таких учеников».

Она вышла в коридор, чтобы извиниться за свою забывчивость и напомнить его маме о том, как замечательно Илья выступил на олимпиаде. Но мама Ильи была уже далеко. У самого входа она остановилась, чтобы поговорить с Монголом. Старик сказал ей всего пару слов, и женщина, поблагодарив его, улыбнулась и ушла.

Маргарита Генриховна чувствовала в конечностях наливающуюся слабость. Она надела зимнее пальто и быстро пошла к выходу. Проходя мимо пары классов и открытых дверей учительской, завуч поймала на себе несколько удивлённых взглядов коллег, никогда не видевших, чтобы она покидала школу так рано.

Спустя два часа Каучуковая Дама в длинной тонкой рубахе сидела на холодной кушетке и ещё чувствовала холодный густой гель на груди и рёбрах.

– Вы работали на вредном производстве? – спросил врач.

Она отрицательно покачала головой. Пожилой доктор взглянул на неё из-под лохматых бровей:

– Не знаю, кем вы работаете, но создаётся впечатление, что ваше сердце недавно съело пригоршню битого стекла.

Маргарита Генриховна поёжилась, затем распрямила спину и важно проговорила:

– Я заведующая учебной частью в языковой гимназии вот уже сорок лет.

Доктор и глазом не моргнул.

– Вижу, вы любите свою профессию. Посоветую только одно: если на повторное обследование хотите прийти на своих ногах – выходите на пенсию.

Маргарита Генриховна важно подняла подбородок, встала и шагнула к ширме: бледная, босая, похожая на призрак. Слова доктора не могут повредить ей, ведь она сделана из каучука.

Но по коже вдруг забегали мурашки – по обычной живой коже, чувствующей боль и прикосновение холодного воздуха.

Агата

Ей открыла дверь мать Озерова. Неповоротливая, суетящаяся женщина с добрыми взволнованными глазами.

– Я прошу прощения, что не предупредила, – чуть покраснев, сказала Агата. – У меня окончательно сел аккумулятор на телефоне…

– Ничего-ничего! – Мария Петровна махнула рукой и пригласила гостью внутрь, одновременно отталкивая ногой большого рыжего кота. – Мы всё равно скучаем. Кириллу врач сказал лежать, пока не восстановится, Филипп на работе, а Дарья с мужем и детьми уже неделю как в отпуске. Поэтому у нас непривычно тихо. Выпьешь чаю?

Агата кивнула и с удовольствием вошла в тёплую кухню.

Их беседа заняла несколько больше времени, чем она предполагала. Мария Петровна щедро выставила на стол всё сладкое, что хранилось в шкафчиках.

– Ах, я забыла. У меня есть такие вкусные вафли…

– Я правда больше не могу, – призналась девушка, держась за живот.

Но Мария Петровна всё равно открыла дверцу и, вдруг замерев вполоборота, сказала так, как будто вспомнила что-то неожиданное:

– Я, наверное, тебя задерживаю. Кирилл наверху.

Она медленно закрыла дверцу.

– Он спрашивал – приедешь ли ты сегодня?

Агата осторожно встала из-за стола:

– Спасибо.

Девушка шла наверх, чувствуя, как у неё колотится сердце.

«Что тут такого, что он спрашивал?»

Дойдя уже до самой двери, она поняла, что всё это время упорно говорила себе, что едет помочь больному. Но почему-то ей радостно было, что она сможет увидеть его.

Кирилл спал, откинув голову на подушку. Видимая сторона лица его была спокойна и неподвижна. Тусклый свет пробивался сквозь окна и едва освещал комнату. Если бы Агата не знала, что на правом глазу у него сейчас повязка, то решила бы, что он абсолютно здоров. Она сделала ещё шаг и увидела, что никакой повязки нет: отёк ещё не спал, и второй глаз, закрытый припухшим веком, казался больше, как будто на лицо ему положили красноватую восковую печать боли. Агата, всегда с трудом переносившая вид различных травм, на этот раз на удивление спокойно отнеслась к увиденному. Несмотря на ушиб, выражение лица у него во сне оставалось детским.

«Он исследовал всё, что находил под ногами, от листьев до птичьих перьев. А потом взахлёб рассказывал мне, что нашёл. Я могла вывести его на улицу и не волноваться, что он убежит играть в соседний двор», – так говорила Мария Петровна за чаем. И Агате вспомнился тот, другой Озеров. Худой мальчуган, с которым они когда-то вместе облазили половину парков Города Дождей.

Она тихонько села на край дивана. Кирилл услышал её, но глаз не открыл.

– Кто пришёл? – спросил он тихо.