Четыре оттенка счастья

– Да причем тут это, Злата Витальевна? – Миша неодобрительно покосился в сторону своей возлюбленной, – вся эта комедия, которую Даня хочет разыграть, – сама по себе недопустима...

– Почему, дядя Миша? – Даня невинно смотрел на крупного столяра, – вы ведь рассказывали, что в юности играли в любительском театре и даже неплохо в этом преуспели, – после упоминания былых юношеских успехов, Миша довольно улыбнулся.

– Ваше участие бесценно, поскольку полученная в прошлом практика и знание основ драматургии станут крепким фундаментом нашего спектакля!

– Даже не знаю... Хотя, чего душой кривить, я действительно был одним из лучших, – Миша кокетливо опустил глаза, распираемый желанием здесь и сейчас продекламировать отрывок из поставленной когда-то аматорами «Васильковой пятницы». Это была сомнительная пьеса, написанная другом Миши – Валентином, в будущем токарем Петровичем. «Васильковая пятница» – история комбайнерки Даши и тракториста Фомы, которые, несмотря на безумную, но пристойную страсть, выбирают светлое коммунистическое будущее, которое каждый должен строить самостоятельно. У Миши была главная роль тракториста. И вот сейчас, вспомнив несостоявшуюся актерскую карьеру, он был готов встать и говорить словами бравого Фомы: «Если и должна быть на свете страсть, то это страсть к Родине и Ленину! Страсть должна проявляться только тогда, когда мы, простые советские люди, строим Великий Коммунизм! А страсть между мужчиной и женщиной – неприличное дело, порочащее высокие идеалы советского общества, Дарья!» – после этой небольшой речи молодая комбайнерка крепко пожимала руку Фоме, и они уходили в разные стороны сцены. Занавес и буря аплодисментов. Миша настолько погряз в своих мечтах и воспоминаниях, что совершенно не заметил, как слово взяла Елизавета Борисовна, до этого сохранявшая гордое молчание.

– Даниил, – начала пожилая женщина, тяжело вздохнув, – твоя затея – это гнусная и жестокая попытка разыграть невинное дитя, твою девушку. Ложь – это оружие массового поражения, вирус, который уничтожает наше сердце и душу. История Поэмы – не пример для подражания, а всего лишь правдивая сказка со счастливым концом. Поэма была недалекой, наивной девушкой, которая хотела удачно выйти замуж, но ты, магистр философского факультета! Как могли подобные мысли закрасться в твою голову? Тебе должно быть стыдно! – несмотря на боль в ногах, Елизавета Борисовна резко поднялась, окинув всех присутствующих уничижительным взглядом, – всем вам должно быть стыдно! – она круто развернулась и пошла к себе в комнату, хлопнув дверью.

– Фашисты! – послышалось с антресоли.

– Не удастся вам, Миша, продемонстрировать свой великий талант, – Наталья Геннадиевна открыла холодильник и достала небольшую банку квашеной капусты.

– На солененькое потянуло? – хмыкнула Злата.

– Типун тебе на язык! – Наталья Геннадиевна подозрительно покосилась на капусту, после чего поставила ее обратно в холодильник.

– Вибач, Данька, цього разу не пощастило, – Юра по-дружески похлопал молодого соседа по плечу и так же, как Елизавета Борисовна, скрылся в своей комнате.

– Никуда не уходите, я ее уговорю! —полный решимости провести завтрашний спектакль,

Даня бросился за старушкой и, умоляя впустить его, таки попал в комнату пожилой преподавательницы.

Часы показывали 20:15.

В комнате пожилой пары пахло одеколоном Ивана Артемовича и розмарином, который его супруга выращивала на подоконнике. Небольшая кровать, покрытая шерстяным пледом, письменный стол, два стула, старое радио и многочисленные книжные полки – вот и все богатство престарелых преподавателей. Стена над кроватью старичков была сверху донизу завешана фотографиями друзей и родственников, а старинная хрустальная люстра сверкала чистотой. Когда Даня вошел, Елизавета Борисовна сидела возле окна, внимательно рассматривая свой розмарин. В комнате был полумрак, а на столе играло радио.

– Елизавета Борисовна... – начал Даня, но пожилая женщина мигом его оборвала.

– Даниил, я не сержусь на тебя настолько, насколько ты мог подумать. Ты молод и горяч, но есть низкие поступки, которые не может оправдать даже молодость. Участвовать в этой «жестокой комедии» я не просто не буду, но и обязательно расстрою ее, когда завтра сюда придет твоя девушка. И уговорить меня у тебя не получится. – Елизавета Борисовна взглянула на своего любимчика, и принялась опять рассматривать драгоценный куст.

Даня прекрасно понимал, почему старушка не хочет ему помочь, и во многом был с ней согласен. Но они были давно знакомы, и молодой человек хорошо знал, как нужно действовать.

– Дорогая бабушка... – начал Даня, перейдя на драматический шепот, – я не оправдываю себя и не утверждаю, что мои действия благородны. Но вы должны знать, что мое поведение и попытка разыграть этот спектакль вполне объяснимы. И молодость тут вовсе ни при чем! Моя затея – не попытка подшутить над горячо любимой мною Аллой и вовсе не желание обмануть милую девушку, – речь Дани была спокойной, но несколько раз Елизавета Борисовна улавливала, как его голос дрогнул.