Четыре овцы у ручья

В конце лета я собрал учеников и объявил, что мы переезжаем. Они радостно зашумели: по общему мнению, мой двор уже сильно перерос скромную Медведовку.

– Значит, в Смелу? – полуутвердительно проговорил Шимон. – Давно пора, рабби.

– В Златополь, – остудил я всеобщее воодушевление.

– В Златополь?..

Послышались вздохи разочарования, но никто не посмел возражать.

– Вы всё поймете позднее, – сказал я и отпустил их готовиться к переезду.

Златопольская община встретила нас с благоговейным трепетом: столь непритязательное местечко даже в самых смелых мечтах не рассчитывало на приезд правнука самого Бешта. К тому же они и представить не могли, что я заявился туда без приглашения Зейде, признанного хозяина этих мест. Габай главной синагоги пришел, чтобы поприветствовать почетного гостя, а заодно и поинтересоваться, надолго ли я завернул в их тесный уголок.

– Пока не планирую уезжать, – ответил я.

– Значит, рабби останется на осенние праздники? – обрадовался габай. – Возможно, рабби окажет нам честь и возглавит молитвы Нового года и Судного дня?

Я милостиво согласился. Взрыв как раз и произошел в канун Судного дня, во время исполнения молитвы «Коль Нидрей». Местный хазан, как видно, считал, что располагает двумя чрезвычайно весомыми причинами для гордости – красивым голосом и красивой женой. Распевая молитвы на церемонии Нового года, он то и дело переглядывался, перемигивался и обменивался улыбками с супругой, которая наблюдала за мужем с галереи и пыжилась ничуть не меньше него. Этот праздник тщеславия раздражал меня с самого начала, но когда хазан стал подмигивать еще и во время «Коль Нидрей», обращенной к Всевышнему покаянной мольбы освободить нас от взятых на себя, но неисполненных обетов, я не выдержал и остановил молитву.

– Довольно! – приказал я хазану. – Вижу, здесь привыкли к чему-то другому, но я не позволю осквернять эту священную молитву в моем присутствии. Церемония Судного дня не концерт и не повод для суетной гордости. Тот, кто желает распускать павлиний хвост, может делать это дома, вдали от людских глаз. Уверен, что Творец оценит это по достоинству, ведь Судный день – время покаяния и приговора. Шимон, подойди и начни сначала.

Хазан, побагровев от обиды, уступил свое место Шимону, и тот довел молитву до конца – пусть и не столь мелодично, но с полной душевной отдачей, слезами и искренним волнением. Думаю, эту разницу отметили все присутствующие. В следующую субботу я произнес проповедь, в которой объяснил, что точно так же можно отличить истинного цадика от ложного. Только полный дурак не понял бы, что имеется в виду прежде всего Зейде. Мои ученики согласно кивали, златопольцы испуганно переглядывались.

Как и следовало ожидать, оскорбленный хазан при первой же возможности побежал в Шполу жаловаться и ябедничать. Зейде примчался в Златополь в сопровождении внушительной свиты, остановился в своей местной резиденции и потребовал меня к ответу. Судя по виду гонца, его хозяин рассвирепел не на шутку. Но я даже не привстал со стула: истинный цадик не ходит на поклон к ложному. Арье-Лейбу не оставалось ничего, кроме как принять вызов и ответить войной на войну. Меня громогласно обвинили в преступном неуважении к святому старцу.

– Я запрещаю ему оставаться в Златополе! – кричал Зейде в синагоге. – Я запрещаю своим хасидам приближаться к этому наглецу!

Смущенный габай снова пришел ко мне с вопросами.

– Пока не планирую уезжать, – ответил я точно теми же словами, что и раньше. – Напротив, хочу помочь Златополю и его общине очиститься.

– Очиститься? От чего? – изумился габай.

– От греха идолопоклонства. Сразу после праздников мы непременно проведем церемонию очищения. Советую участвовать в ней всем, кто не хочет вступать в новый год с душой, запятнанной грехом Йеровоама. Помните? У этого проклятого царя, поклонявшегося золотому тельцу, нет доли в будущем мире…

Захолустный Златополь не переживал такого волнения со времен гайдамаков. Война продолжилась. Зейде не гнушался ничем – ни насилием, ни ложью. По сути, он не мог обвинить меня ни в чем: раздел территории не был закреплен никаким законом и держался лишь на добровольном согласии цадиков не претендовать на чужие владения и не переманивать чужих хасидов. Поэтому в ход пошла клевета: несколько месяцев спустя старец разослал гонцов к самым уважаемым цадикам, называя Нахмана из Медведовки последователем лжемашиахов Шабтая Цви и Яакова Франка. Никто не принял этого всерьез. Думаю, в тот момент цадики еще не оценили исходящую от меня опасность. Возможно, дядя Барух и другие полагали, что я всего лишь намерен захватить вотчину старого Арье-Лейба и на этом успокоиться.