Четыре пера (ЛП)

Лишившись Леннон-хауса и земель, Этни все равно находилась среди своих. Люди по-прежнему с нетерпением ждали ее визитов, она оставалась здешней принцессой. С другой стороны, ей явно доставляла удовольствие его компания, и она заставляла его рассказывать о трехлетней службе в Египте. Ни одна деталь не казалась ей незначительной, и когда он говорил, ее глаза и улыбка все время ободряли. Дюрранс не понимал, чего она добивается. Возможно, никто бы не понял, если бы не знал, что произошло между Гарри Фивершемом и Этни. Дюрранс имел мужественный вид, и Этни хотела убедиться, что в нем живет столь же мужественный дух. Он был для нее потайным фонарем: возможно, внутри бушевало пламя, а может, там были лишь тьма и пустота, и она старалась отодвинуть заслонку, чтобы узнать наверняка.

В последний день она снова завела разговор о Египте. Они сидели на краю потока чистой черной воды, быстро сбегавшего с уступа на уступ через глубокие озерца в миниатюрное скалистое ущелье.

— Однажды я четыре дня ехал среди миражей, — сказал он. — Гладкие, как зеркало лагуны, окаймленные туманными деревьями — можно было завести верблюда почти по колено, прежде чем они растают и под ногами засверкает песок. Совершенно немыслимое сияние. Каждый камень танцует и дрожит как гелиограф, и ты видишь — да, видишь, — как по пустыне движется волна жара высотой по грудь, быстрая, как этот поток, только прозрачная. И так до тех пор, пока солнце не опустится до уровня глаз! Представьте, какие ночи за этим следуют — полнейшая тишина, прохладный ветер дует от горизонта до горизонта, а постель расстелена под звездным куполом. О, — воскликнул он, глубоко вздохнув, — эта страна завладевает тобой. Она — как Южный крест, на первый взгляд — четыре переоцененных звезды, но через неделю ты уже ищешь их и скучаешь, возвращаясь на север. — Он вдруг приподнялся и повернулся к Этни. — Знаете, я никогда не чувствую одиночества среди этих пустынных просторов. Напротив, я ощущаю близость к важным для меня вещам, и людям тоже.

Ее глаза сияли, губы улыбались. Он придвинулся ближе, и сел на траву, подобрав под себя ноги и опираясь на руку.

— Иногда я представлял вас там. Вам бы понравилось все, от подъема до рассвета, в темноте, до лагерного костра в ночи. Вы были бы там как дома. Так я думал, лежа ночами без сна и размышляя о том, что сталось с моими друзьями.

— И вы возвращаетесь туда? — спросила она.

Дюрранс ответил не сразу. Вокруг них ревел поток. Когда он заговорил, глядя на воду, в голосе не осталось и следа энтузиазма.

— В Вади-Хальфу. На два года. Предположительно.

Этни опустилась на колени рядом с ним.

— Я буду скучать, — сказала она.

Она сидела позади него, и между ними снова наступило молчание.

— О чем вы думаете?

— Что вам необязательно скучать, — сказал он и почувствовал, что она отстранилась. — Мое назначение в Вади-Хальфу... я могу сократить его срок. Может, могу даже избежать его. У меня еще осталась половина отпуска.

Она не ответила и не пошевелилась. Надежды Дюрранса пошатнулись — он знал, что неподвижность Этни выражает страдание так же ясно, как крик боли. Он повернулся к ней. Она подняла голову, губы ее улыбались, но в глазах застыла тревога. Дюрранс был обычным мужчиной и первым делом задумался, нет ли какого-то препятствия, не позволяющего ей дать согласие.

— Есть еще ваш отец, — сказал он.

— Да, еще и отец. Я не могу его оставить.

— Вам и не нужно, — поспешно сказал Дюрранс. — Эта сложность вполне преодолима. По правде говоря, я сейчас думал вовсе не о нем.

— Я тоже, — ответила она.

Дюрранс отвернулся и некоторое время смотрел на скалы и покрытую рябью воду внизу. В конце концов тень Гарри Фивершема все же встала между ними.

— Я знаю, — сказал он, — что вы не из тех, кто чувствует вполсилы. Вы нелегко отдаете свое сердце и забываете с трудом.

— Я помню достаточно, — тихо ответила она, — чтобы ваши слова причинили мне боль. Возможно, когда-нибудь я смогу расказать, что произошло на том балу три года назад, и вы лучше поймете, почему я опечалена. Сейчас я могу сказать только, что боюсь, я стала причиной гибели другого человека. Я не говорю, что я в ней повинна. Но если бы он не знал меня, его карьера, возможно, не оборвалась бы так внезапно. Не уверена, но боюсь, что это так. Я спрашивала, так ли это, и получила отрицательный ответ, но думаю, он был продиктован лишь великодушием. И страх не исчезает. Он очень мучает меня, ночами я лежу без сна. И вот приходите вы, кого я так ценю, и говорите: «Не желаете ли испортить и мою карьеру?» Но я этого не сделаю!

И снова он ответил:

— В этом нет необходимости. Вади-Хальфа — не единственное место на свете, где военный может найти себе применение.