Четыре пера (ЛП)

Дюрранс подстроился под неуверенные шаги старика, и они некоторое время шли позади двуколки. Душу Дюрранса отягощало не только личное разочарование. Он не мог видеть глазами Этни и, разглядывая этот тихий уголок Донегола, переполнялся грустью от того, что ее жизнь пройдет в этом затворничестве, окончившись могилой под стеной крошечной церкви, и память о ней недолго сохранят лишь несколько белых коттеджей, разбросанных среди пустоши. Его вернула к реальности рука Дермода, сдавившая локоть. В поблекших глазах старика мерцал вопрос, но, по всей видимости, заговорить ему было трудно.

— У вас есть для меня новости? — после некоторого колебания спросил он. — О Гарри Фивершеме? Я решил, что должен спросить вас, пока вы не уехали.

— Никаких.

— Мне жаль, — сказал Дермод, — хотя вроде бы для этого нет причин. Он нанес нам жестокий удар, полковник Дюрранс. Я должен бы проклинать его и мысленно, и вслух, разум велит называть его трусом, и все же я был бы очень рад узнать, как его дела. Вы были его другом, но не знаете?

Дюрранс, заметив сожаление в голосе старика, почувствовал некоторое раскаяние в том, что позволил Этни полностью вытеснить друга из его мыслей. Он размышлял о таинственном исчезновении Гарри, сидя вечерами на веранде над Нилом в Вади-Хальфе, складывая воедино то немногое, что было ему известно. Дермод назвал Гарри трусом, и Этни сказала достаточно, чтобы уверить его в том, что их помолвке положило конец нечто гораздо серьезнее любой ссоры, нечто, полностью разрушившее ее веру в этого человека. Но что именно, догадаться он не мог, и единственным реальным следствием его размышлений стал растущий в душе гнев по отношению к бывшему другу. Так прошла зима, и вместе с маем в Судан пришло лето.

Глава десятая

Колодцы Обака

В том мае Дюрранс оторвал свой взор от Вади-Хальфы и принялся с нетерпением смотреть в сторону дома. Но в пяти сотнях миль в противоположном направлении, по другую сторону огромной Нубийской пустыни, в это самое время происходили важные для него события, о которых он даже не подозревал. На тропе между Бербером и Суакином затеряны в песках колодцы Обака. К востоку барханы отделяет от каменного плато пояс деревьев, к западу на пятьдесят восемь миль до Махоби и Бербера на Ниле простирается безводная пустыня, такая плоская, что любой клочок травы издалека кажется тенистым деревом, а любая кучка камней — настоящим холмом. В том мае не было на земле более пустынного и заброшенного места, чем колодцы Обака.

С шести утра невыносимо палило солнце, ночью дул ледяной ветер, строя песчаные пирамиды высотой в дом и разрушая их, прорезая долины и нанося длинные склоны, постоянно меняя облик земли. Разбросанные тут и там выбеленные кости верблюдов и развалины сплетенной из веток хижины напоминали о том, что некогда у колодцев останавливались караваны, а арабы пасли здесь коз, от чего место казалось еще более заброшенным. Сейчас солнце вставало и садилось над пустым куском земли медового цвета. Тишина нависала над ним, как ночь над водой, и абсолютная неподвижность придавала этому месту оттенок таинственности и предвкушения.

Однако в этом мае у колодцев тайно обитал человек. Каждый день на рассвете он выводил из полосы деревьев двух чистокровных бишаринских верблюдиц, поил их и сидел три часа. Затем снова уводил их под покров деревьев, кормил и до конца дня больше не появлялся. Так продолжалось пять дней. На шестой, когда он уже собирался вернуться в свое убежище, со стороны Бербера на гребне бархана показались фигуры мужчины и ослика.

Араб, сидевший у колодца, посмотрел сначала на осла и, увидев, что он серый, стал подниматься на ноги. Но, хотя лицо погонщика скрывал надвинутый капюшон джеллаба, араб заметил его эбеново-черные ноги. Араб снова сел и стал ждать незнакомца с выражением полнейшего равнодушия. Он даже не повернул головы, услышав, как ноги негра шагают по песку совсем рядом с ним.

— Салам алейкум, — сказал негр, остановившись. При нем было два копья, длинное и короткое, и щит из шкуры. Он положил оружие на землю и сел рядом с арабом.

Араб склонил голову и ответил на приветствие.

— Алейкум ассалам.

— Абу Фатма? — спросил негр.

Араб кивнул.

— Два дня назад человек из Бишарина, Муса Федил, остановил меня на базаре в Бербере и, видя что я голоден, дал мне еды, а когда я поел, он нанял меня отвести этого осла к Абу Фатме у колодцев Обака.

Абу Фатма беспечно глянул на ослика, будто только его заметил.

— Тайиб, — так же беспечно сказал он. — Да, это мой осел, — и продолжил сидеть неподвижно и расслабленно, будто негр сделал свое дело и может уходить.

Однако негр не сдавался.

— Я должен снова увидеться с Мусой Федилом на рынке в Бербере через два дня. Дай мне какой-нибудь знак, и тогда он поймет, что я выполнил задание, и вознаградит меня.

Абу Фатма вынул из-за пояса нож, подобрал с земли палку и сделал по три зарубки с каждого конца.

— Вот знак для Мусы Федила.

Он протянул он палку своему собеседнику.