Четыре после полуночи

Морт, вытянувшись во весь рост, стоял на огромной, шириной с классную доску, подставке с желобками для мела. В руке он держал кусок мела величиной с бейсбольную биту. Он очень хотел опустить страшно болевшую руку, но не мог. Не мог, пока пятьсот раз не напишет на доске предложение: «Я не буду списывать у Джона Кинтнера». Написав четыреста раз, он подумал, что четыреста – это недостаточно. Кража у человека работы, когда работа – это все, что у него есть, не может быть прощена. Поэтому ему придется писать, писать и писать, и не важно, что голос в голове твердит – это сон, а правая рука болит по другой причине.

Мел отвратительно скрипел. Пыль, едкая и отчего-то знакомая – очень знакомая, – сыпалась ему на лицо. Наконец Морт не смог продолжать – рука повисла, как мешочек со свинцовой дробью. Повернувшись на желобке для мела, он увидел, что только одна парта в огромном классе занята. Там сидел молодой человек простоватого вида, каких можно увидеть на частных фермах – за задницей мула. Светло-каштановые волосы торчали, а его руки, руки деревенщины, впервые попавшего в город, казалось, состоявшие из одних костяшек, покоились на крышке парты. Парень смотрел на Морта светлыми сосредоточенными глазами.

Я тебя знаю, сказал во сне Морт.

Верно, пилигрим, ответил Джон Кинтнер с заметным тягучим южным акцентом. Только ты ошибался на мой счет. А теперь продолжай писать. И не пятьсот раз, а пять тысяч.

Морт повернулся к доске, но тут нога соскользнула с края желобка, и он с криком вывалился в сухое меловое пространство, а Джон Кинтнер смеялся, и он…

41

…проснулся на полу, причем голова оказалась практически под коварным кофейным столиком. Морт, вцепившись в ковер, издавал высокие, ноющие вопли.

Он был у озера Тэшмор. Не в нереальном, циклопическом классе, а у озера… и рассвет начинался в дымке на востоке.

Со мной все в порядке. Это был лишь сон, все в порядке.

Но в порядке было не все, поскольку это был не совсем сон. Джон Кинтнер был реален. Как же Морт мог забыть Джона Кинтнера?

Морт окончил колледж Бейтс по специальности «Писательское мастерство». Позже, на встречах со студентами таких же факультетов (каторжная работа, от которой он всячески уклонялся), Морт говорил, что такой выбор специальности – самая серьезная ошибка молодых людей, которые хотят зарабатывать на жизнь писательским ремеслом.

– Найдите работу на почте, – говорил он. – Фолкнеру это помогло.

Слушатели смеялись. Морта всегда охотно слушали – он считал себя мастером в том, чтобы овладеть вниманием аудитории. Это было важно, ведь он сомневался, что он или кто-то другой сможет научить своих слушателей писать книги. И Морт всегда ждал окончания мастер-класса или семинара. С юнцами он чувствовал себя неуютно – возможно, из-за Джона Кинтнера.

Был ли Кинтнер родом из Миссисипи? Этого Морт не помнил, но сильно сомневался. Однако Кинтнер действительно происходил из какого-то анклава Глубокого Юга – не то из Алабамы, не то из Луизианы, а может, из заросшей камышами северной Флориды, точно Морт не знал. Учеба в колледже Бейтс – дело прошлое, он много лет не вспоминал о Джоне Кинтнере, который по неизвестной причине вдруг перестал посещать занятия.

Неправда. Ты думал о нем прошлой ночью.

Видел во сне, хочешь ты сказать, парировал Морт, но дьявольский тоненький голосок в голове не отставал.

Нет, до того. Ты думал о нем, пока говорил с Шутером по телефону.

Морт не хотел об этом думать. Он не станет думать об этом. Джон Кинтнер остался в прошлом; Джон Кинтнер не имел отношения к тому, что происходит сейчас. В тусклом свете раннего утра Морт встал и неуверенно побрел на кухню сварить кофе. Много крепкого кофе, иначе дьявольский голосок не даст ему житья. Морт взглянул на кухонные ножи Эми, висевшие на стальных магнитных рейках, и подумал, что если бы мог отрезать этот голосок, то сделал бы это не задумываясь.

Ты считаешь, что потряс его, наконец-то одержав верх. Ты полагаешь, что на первый план снова вышел пресловутый рассказ, рассказ и обвинение в плагиате. Но реальная проблема в том, что Шутер обращался с тобой как со щенком из колледжа. Как с вонючим студентишкой. Как…

– Заткнись, – хрипло сказал Морт. – Сейчас же заткнись, мать твою.

Голос замолчал, но Морт не мог перестать думать о Джоне Кинтнере.

Насыпая кофе дрожащей рукой, он вспоминал о своих категорических, рьяных протестах, что он не крал рассказ Шутера, что он никогда не крал чужих работ.

Конечно, крал.

Однажды.

Всего однажды.